Но была во мне, как тогда говорили, а сейчас модно называть "интровертная изюминка". Я была крайне нелюдимой. По этой причине воспитатели частенько "сталкивали" меня лбом с другими такими же нелюдимыми ребятами – был шанс на социализацию. И в детстве это работало. По крайней мере, в нашем случае сработало, даже если нас тогда и не поставили рядом.
Мою маму Тоби привел в полный восторг. Возможно, это произошло из-за того, что она уже уверилась: я стану замкнутым и истеричным затворником, проведя жизнь в одиночестве. А как тут не увериться, если все ее приятельницы начали искать отговорки, чтобы больше не приводить своих детей ко мне после первого знакомства? То я молчу часами, уставившись себе под ноги, то забиваюсь за изголовье кровати, то вдруг начинаю психовать, швыряя конфеты на пол. И вдруг такое счастье – дочь завела друга, и сама!
Но радовалась она, кажется, еще и по другой причине: у Тоби был отец, с которым мама сразу нашла общий язык. Нет, не в романтическом плане. С какого-то возраста женщины начинают ценить такой "неромантичный" интерес гораздо больше, чем банальные танцы с бубном ради мимолетного секса. Маму, безусловно, радовала эта ситуация. Она не говорила об этом прямо, но я понимала: она впервые за долгое время чувствовала себя защищенной.
А вот меня отец Тоби начал раздражать с того самого момента, как я его увидела. С детства я не могла усидеть на месте, постоянно куда-то бежала, и любое ожидание вызывало у меня раздражение. С годами это только усиливалось. А он же был полным антиподом моего мироощущения. Когда мы шли куда-то, он останавливался каждые десять метров, чтобы попить воды. У него всегда развязывались шнурки, которые он со вздохами завязывал минут пять, а затем еще минут пять охал, поднимаясь.
– Когда же ты купишь себе ботинки на липучках? – хотелось мне крикнуть, но я молчала.
Он зачем-то дергал дверь по три раза, проверяя, закрыта ли она, будто с первого раза не доходило. Иногда он оставался у нас дома на целые выходные, просто лежа на кровати и разговаривая с мамой. Этот человек всегда отнимал МОЕ время.
"Взрослые точно сошли с ума, раз они способны выдерживать бездействие целыми днями и даже получать от этого удовольствие", – говорила я Тоби. А он только качал головой.
Но больше всего меня раздражало, когда отец Тоби начинал "учить меня жизни". Я готова была взять сковородку и вмазать ему. Как может человек, который живет в захламленной лачуге с липким полом, работает за гроши и явно сам не счастлив, советовать кому-то другому, как жить? Конечно, в детстве у меня не было такой четкой формулировки, но интуитивно я понимала: его слова не заслуживают доверия.