Даже через разделявшее их расстояние Панайота чувствовала исходивший от кожи Ставроса резкий запах соли и пота, и от этого запаха в животе у нее как будто кувыркался котенок. Одет Ставрос был в голубую рубашку с коротким рукавом, и руки его, хотя всего май был, уже загорели. А волосы ближе к кончикам побелели – наверное, от морской соли. Значит, они опять вдоволь наплавались с ребятами. В сердце у Панайоты заныла тоска по всему тому, что она никогда не делала и вряд ли сделает в этой жизни, так как родилась женщиной. До чего, должно быть, прекрасно запрыгнуть в трамвай и ехать куда глаза глядят, а еще лучше залезть в море на первом попавшемся пляже и без устали плыть к горизонту.
Девочки купались только во время пикников, которые устраивали возле бань Дианы, но и здесь они не могли показать всем, что умеют плавать. Им позволялось лишь стоять на мелководье и брызгаться. Пикники эти все равно были одним из любимых летних развлечений Панайоты, и они стали еще веселее, после того как кирья Эфталья в прошлом году купила на улице Френк походную спиртовку. Теперь на пикник женщины несли не только зонты и покрывала, но и полную корзину с кофе, сахаром, туркой, ложками и чашками.
Новая привычка варить кофе на пикниках больше всего была на руку девочкам. В момент, когда их матери, собравшись вокруг крошечной горелки, помешивали кофе, они прямо в платьях, толкаясь, плюхались в воду. И матери, которые до этого то и дело предупреждали непокорных дочек, чтобы те не намочили волосы и одежду, наконец-то – что уж поделаешь? – оставляли их в покое. Вот уж когда можно было наокунаться всласть!
Правда, в конце прошлого лета мать сказала Панайоте:
– Этот год – последний, когда вы так купаетесь. Следующей весной будете уже сидеть рядом с нами, как и подобает девушкам.
Панайота зло сверкнула глазами. Мальчишки-то чуть поодаль за мысом прыгают с валунов!
Теперь прошлое лето казалось Панайоте таким далеким. Уж очень многое изменилось за осень и зиму в мире и в ее собственной душе. Завершилась мировая война – Османская империя проиграла. Некоторые мужчины в их квартале встретили эту новость с радостным волнением, но отец Панайоты, бакалейщик Акис, лишь с тревогой погладил усы.
Впрочем в их дом поражение пришло намного раньше, в Рождество тысяча девятьсот пятнадцатого года, когда в трудовом батальоне погибли ее старшие братья. Эта потеря была настолько велика, что после уже не имело никакого значения, кто в этой войне выиграл, а кто проиграл. В то время как жившие в Смирне выходцы из Европы и местные христиане праздновали вступление в город английских солдат, Акис и Катина поужинали при свете газовой лампы фаршированными баклажанами да пораньше легли спать. Пусть городом управляет кто хочет. Ни одна новость в мире больше не заставила бы ее родителей улыбнуться. Даже спустя четыре года после того страшного известия окна в доме были все еще завешены черной тканью, а Катина продолжала носить траур. И снимать не собиралась. Не было им с Акисом никакого дела ни до победивших в войне, ни до проигравших, ни до судьбы города.