Имение Неживиных тоже ожило. Вычистили, починили дом. Не весь пока, но жить стало можно. Старый бригадир с утра до вечера пребывал в деятельной суете, на первый взгляд, даже чрезмерной. На это ему постоянно указывала Прасковья. Людвиг Карлович, почти оправившийся от прошлогодней хвори, также совершил несколько попыток воззвать к рассудительности Неживина-старшего. Мол, негоже и не полезно в таких летах быть столь расточительным по отношению к своим увядающим силам. Мужики, дескать, сами прекрасно справятся с делами, которые им свойственны и естественны для их положения. Бригадир лишь махал рукой.
Однажды гневливая Прасковья явилась перед Людвигом Карловичем и потребовала немедленно бежать с нею, дабы спасти ополоумевшего барина. Дело было вот в чем. Бригадир, усмотрев некий изъян в работе плотников, подрубавших нижние венцы у флигеля, в горячности вызвался самолично накатить бревно нового венца. Узревшая сей трудовой порыв Прасковья, не решившись сама урезонивать хозяина, вызвала на помощь немца, с которым теперь существовала заодно. Кое-кто из слуг даже врал, будто слышал, как нянька с немцем пели за сеновалом дуэтом, и Прасковья называла учителя милым и Карлычем. Но не стоит обсуждать досужие сплетни, лучше вернуться к рассказу о том, как этот дуэт отнимал у бригадира топор, что видели многие.
Понятно, что топор они у старого вояки не отняли. Шуганул этих штафирок Неживин, наговорив в запальчивости много чего. Не хватает отваги изложить его монолог дословно, но краткое резюме его убедительной речи привести можно. Что для немца смерть, то для русского добро. Что-то в этом роде. Эта, в общем-то, достаточно банальная мысль, но озвученная в довольно решительных выражениях, заставила учителя и Прасковью бесславно ретироваться. Окрыленный своею викторией Неживин пустил вслед улепетывающему неприятелю бессмертное суворовское: «В отступлениях смел!», после чего вернулся к наставлениям по плотницкой части.
Упрямая Прасковья тем же вечером упала в ноженьки к Сашеньке, но та ей посоветовала отца не беспокоить, ибо он не дитя малое, а хозяин имению. Да и от своих хлопот делается весьма жизнерадостным и более здоровым, чем от сидения над книгами и письмами.
Конечно, Александра Андреевна Селиверстова приглядывала за отцом, умея, когда надо, умерить его чересчур разгоревшееся рвение, но делала это куда деликатнее и разумнее, нежели Прасковья. По правде говоря, основные заботы по обустройству жизни в поместье лежали на ней. И Сашенька обнаружила недюжинные способности на этом поприще. Разумеется, в практических делах ей очень помогал Прохор, муж Анфисы, несмотря на молодой возраст, сделавшийся старостой, мужик хваткий, смекалистый и обстоятельный. Но Сашенька и сама умела находить общий язык с крестьянами, решать неизбежные споры, намечать необходимые дела.