– Вы знаете, где он?
– К сожалению, нет. Граф с детьми покинул эти места. Вот все, что мне известно.
– Таким образом, вы не в силах помочь мне? Что ж, благодарю за этот разговор, я обязательно сообщу о нем господину Кнунянцу.
Полина поднялась, делая вид, что собирается уйти. Глаза Гольдмана забегали, он стремительно вскочил, стараясь остановить свою гостью.
– Постойте, постойте! – зачастил он. Боюсь, вы неверно поняли меня и неверно передадите наш разговор уважаемому господину Кнунянцу. Мы не хотим, чтобы это недоразумение хоть как-то осложнило наши отношения.
– Вы можете что-то предложить?
– Думаю, что да. Помните, я говорил о человеке, который приезжал от графа чуть больше месяца назад? Он, мне кажется, должен скоро появиться снова. На имя графа переведена крупная сумма, и пришло письмо из Санкт-Петербурга. Давайте сделаем так: вы остановитесь в одной из гостиниц, сообщите мне, где я смогу вас найти. Когда появится поверенный графа, я немедленно дам вам знать, а дальше… Что делать дальше, решайте сами. Вы согласны?
– Согласна, – кивнула Полина и направилась к выходу.
Весна в 1813 году пришла в Красновидово незаметно. Еще совсем недавно повсюду были сугробы, толстые сосульки свисали с крыш, и вот зима ушла. Отступила в лесные овраги, затаилась в темных ельниках пластами ноздреватого синего наста. Но и там ее доставали горячие лучи солнца. На припеках кое-где уже показалась земля, сквозь жухлую прошлогоднюю траву, особенно на суглинках, смело проглядывали пушистые желтые пуговки мать-и-мачехи. Оттаявшие откосы все ярче и веселее зеленели, первоцветы радовали уставших от суровой земли людей.
У обитателей поместья, как и у крестьян окрестных деревень, хлопот было невпроворот. Военное лихолетье, пронесшееся над этими местами прошлым летом и осенью, оставило за собою разоренные подворья, пятна пожарищ, белые кресты на свежих могилах. Но выжившим полагалось жить, значит, работать. Едва отогнали французов, как из лесов на свои брошенные впопыхах места вернулись крестьяне. Вернулись и без лишних слов и слез деловито принялись восстанавливать, отстраивать, подновлять, выправлять свой потревоженный войной мир.
Стучали топоры, пели пилы, мычали, блеяли, гавкали четвероногие новоселы, спасенные заботливыми хозяевами среди топей и снегов Лядского болота. Вот уже первые дымы из-под заново наведенных крыш ладно подпирают синее весеннее небо. И пахнет на оживших улицах не пожарами, а свежим хлебом. Пусть пополам с мякиной, с сосновой затолочью, но все-таки хлебом. И под сев сберегли зерно, хоть и в обрез, но сберегли. Горстями мерянный, дыханием веянный, теперь по едокам честно распределенный ждет этот золотой запас своего часа. Оттает пашня, согреется землица, и уронят лучшие, проверенные сеятели эти зернышки в свежие, дышащие живым духом борозды, и начнет твориться чудо рождения жизни. И будет так вечно, покуда есть земля и есть руки при земле этой.