* * *
В тиши кабинета граф почувствовал себя увереннее. Колотившееся сердце перестало прыгать в груди, несколько умерило свой ритм. Абросимову удалось даже сделать несколько глубоких вдохов и привести хотя бы в относительный порядок свои мысли. Сейчас он бросил все силы на то, чтобы сохранить спокойное, как ему казалось, выражение лица и подавлять желание взглянуть в лицо Полине. Он делал вид, что смотрит в окно все то время, пока она рассказывала ему о цели своего визита. Не задавал никаких вопросов, не прерывал ее. Просто слушал.
Но слышал плохо. Что-то опять о дневниках Масальского. Боже! Дались же им всем эти проклятые дневники! Снова об архиве Полторацкого. Она-то откуда знает? Впрочем… Похоже, эта страшная тайна давно перестала быть тайной. Иезуиты… Какие иезуиты?
– Масоны. Дневники нужны масонам, – не оборачиваясь поправил Абросимов Полину. – Я об этом знаю. Они уже… гм… – он замялся, подбирая нужное слово, – уже навещали меня.
– Нет, ваше сиятельство, я не оговорилась, именно иезуиты.
– Но дневники нужны масонам!
– Они нужны всем. Я не сомневаюсь, что и те, и другие скоро явятся сюда за ними. Если я сумела разыскать вас, то это удастся и им, причем в самое ближайшее время. Думаю, вам с детьми следует уехать, – сказала Полина в спину Абросимову.
– Спасибо за заботу, сударыня, – сухо ответил граф, – но я не собираюсь бегать по Европе, как заяц, спасающийся от гончих.
– Вы могли бы вернуться в Москву. Ваш дом уцелел и… Там вы будете в большей безопасности, чем здесь, ведь…
– Благодарю вас, – перебил Абросимов. – Я понял, что вы предлагаете. Пока я останусь здесь. Это все, что вы хотели мне сказать?
– Почти. Я хотела бы… Я очень сожалею о том, что причинила вам столько боли. Не прошу вас простить меня, но хочу, чтобы вы знали о моем раскаянии.
Эти слова заставили графа плотно сжать зубы и закрыть глаза. Усилием воли он взял себя в руки и проговорил, сохраняя прежнюю холодность:
– Теперь я знаю о вашем раскаянии. Я принял это к сведению. Еще что-нибудь?
– Нет.
– В таком случае не смею вас задерживать.
Граф подошел к двери кабинета, открыл ее и шагнул в сторону. Полина медленно поднялась и, опустив голову, направилась к выходу. Но тут вдруг что-то взорвалось в груди Абросимова. Он, по-прежнему не глядя на жену, схватился рукой за оконную раму и заговорил горячо и резко: