Когда Пьер узнал о затее с сеном и услышал, сколько ему заплатят, получив в подтверждение серьезности намерений рыжеволосой госпожи весьма убедительный задаток, глаза его загорелись, и он с охотой согласился сделать то, о чем его просят, заверив нанимательницу, что все будет исполнено точно.
Таким образом, план в целом выглядел готовым, оставалось дорисовать некоторые детали. Самым трудным оказалось убедить заупрямившегося Абросимова укрыться в лесу с детьми, а после спрятаться в телеге с сеном. Граф категорически возражал против того, чтобы Полина отправлялась на встречу с Арконадой, заявляя, что честь не позволяет ему прятаться, подобно крысе, в то время как его жена рискует своей жизнью. С трудом удалось уломать упрямца, убедив его, что главное состоит в спасении детей, что Арконада не станет встречаться ни с кем, кроме Полины, что иезуиты не позволят гулять в лесу никому, кроме Дмитрия Константиновича.
Граф пошел на попятную, но стал требовать, чтобы его жену сопровождал Филипп. Совместными усилиями удалось убедить Абросимова в неразумности и этой затеи. Человек Ворта мог быть хорошо известен иезуитам, они видели его, когда он сопровождал графа на прогулках. Если Филипп отправится вместе с Полиной, Арконада сразу поймет, что она во всем открылась мужу, и не станет вести никаких переговоров. Осипа же, почти не покидающего дом, никто из иезуитов не знал, вид старого слуги не должен встревожить их. Ко всему именно Филипп взял на себя едва ли ни самое сложное из задуманного ими, Осип с этим попросту не справился бы.
Их напряженный разговор продолжался и после ужина, до поздней ночи, наконец, они все же разошлись, решив, что им необходимо выспаться перед ждущим их испытанием. Но быстро уснуть удалось только Филиппу. Полина забылась лишь под утро, лежащий рядом с нею Абросимов так и не смог сомкнуть глаз.
Панихиду по новопреставленному воину Алексею отслужили в Смоленске. Ближние храмы стояли в разорении. Возвращаясь в имение по расхлябанным весенним дорогам, Сашенька и Андрей Петрович почти не говорили. Разрушенный войною древний город производил тяжкое впечатление. Конечно, и здесь жизнь понемногу налаживалась, однако еще не скоро выгоревшие улицы обрастут новыми домами, а заросшие крапивой и ивановой травой пустыри долго еще будут напоминать о нашествии двунадесяти языков. Только могучие башни кремля упрямо стояли неколебимыми грозными часовыми, мол, многое мы вынесли и не пали, вынесем и нынешний разор.