* * *
После поездки с отцом в Смоленск в сердце Сашеньки поселилось беспокойство. Она продолжала обычные хлопоты по хозяйству, вечерами играла с сыном, сплетничала с Анфисой, бывшей в курсе всех новостей, что разносила сарафанная почта, даже пару раз проэкзаменовала Никиту по латыни и французскому. Однако смутная тревога не покидала ее, пока не оформилась в виде простой истины: ей стало скучно в родном имении.
С домашними делами Анфиса и Прасковья справлялись не хуже нее, на стройке заправляли Андрей Петрович и Прохор. Что уж о полевых работах говорить… Жизнь в усадьбе, еще недавно казавшаяся ей исполненной великого смысла и единственной возможной, обернулась рутиной, выглядела блажью глупой барыни. Пройдет весна, потом лето, зима… Снова весна… Все чаще вспоминала она Петербург, Москву… Что-то она не успела разглядеть, почувствовать во время своего столь недолгого пребывания в столицах. Жизнь в деревне, такая простая, незатейливая, спокойная, предсказуемо повторяющаяся из года в год… Здесь хорошо обитать на склоне лет, удалившись от столичной суеты. Сашенька ощутила, что ей отчего-то не хватает праздничного блеска. Многое пережив и поняв за прошедший год, она, конечно, научилась различать за деревьями лес, за блеском – не всегда золото. И все же…
Может быть, в столице жизнь даст ей еще один шанс, расколдует застывшее сердце, которое живо и алчет, увы, отнюдь не провинциальных пасторалей. Было еще одно, наверное, самое важное. Сашенька понимала, что потеряла часть себя. И не в избе под Вязьмой, не в разоренном имении, не в лесной глуши. Эта потеря произошла раньше, в Петербурге, после первой измены Алексея. Сейчас вторая половина Сашеньки где-то там, на Обводном, горько плачет, ждет, когда хозяйка отыщет ее, примет, согреет…
Что ж, значит, надо собираться в путь. Сына она, разумеется, возьмет с собою, тут и обсуждать нечего. Беспокойство ушло, его сменила уверенность в правильности своего выбора. В тот же день она переговорила с отцом, объявив свое согласие на отъезд в столицу с сыном и братом Никитой. В имении начал раскручиваться маховик основательных и неспешных приготовлений к путешествию.
Через два дня на дорогу в Красновидово со смоленского тракта свернула двуколка. Сашенька с сыном, одетым для прогулки, стояла на крыльце. Увидев возок, она отчего-то взволновалась, попыталась, сощурив глаза, разглядеть сидевшего в нем человека. Ездок правил сам, без кучера. У коновязи двуколка остановилась, гость вышел и легкими шагами поспешил к дому. Дорожный плащ, партикулярное платье, серая шляпа. Лицо прибывшего, худое, скуластое, с легким румянцем на чуть впалых щеках показалось Александре знакомым. Конечно! Владимир Ворт, друг ее покойного мужа.