И тут вспоминает. Говорит, надо вывернуть одежду наизнанку. Это нас защитит. А нет, так виноват будешь ты.
Она отвертывается и выскальзывает из одежды. Он тоже. Потом оба посмеиваются. Это жуть как неуютно, произносит он. Умолкает. А затем говорит, ты правда в них веришь? В дивных-пука? В мертвых? Их вообще кто видел когда?
Кажется, да. Не знаю.
Откуда, по-твоему, они берутся? Мертвые в середке земли живут? Как они оттуда выбираются? Где-то есть жерло ада? Я много раз пытался прикинуть, что там, в середке земли. Если копаешь яму, там ничего, только камни и грязь, ей-ей. Где ж там для них место? Может, они прячутся в лесу или в воде. Или в тайных пещерах в горах. Их там не увидишь, и потому…
От ворот доносится скрип с оттяжкой. Собаки садятся, одна гавкает, то ли приглашение, то ли предостережение. Кто-то – или что-то – направляется к ним. Голос Грейс заостряется до цыц. Она чувствует, как Колли напрягается, хватает его за запястье, стискивает. Теперь-то понимает, что они в любом случае пропали, мертвая душа придет, потому как нет у них никакой защиты, мертвая душа слетит к ним, потому что они дураки. А затем поступь становится кашлем человека в кулак. Бряком ключа в замке. Человек открывает и закрывает дверь в хлев. Долгий миг они сидят напряженные, и ей слышно, как человек опять выходит. Тут она встает, а Колли тянет ее вниз, чтоб села, но ей надо глянуть, кто это был, хочет знать, что он там делает. Она продолжает выбираться наружу, закрывает глаза от ночного неба, а затем позволяет себе быстрый взгляд. Там лишь тьма, великая, плоская, павшая на все, и Грейс на цыпочках подбирается к углу, выглядывает из-за него, видит мало что, однако слышит струю мочи у двери. Затем видит, как движется очерк мужчины, видит, как забирает он что-то от стены, затем возвращается в хлев. Слышит, как он кашляет, представляет, как устраивается в соломе.
Крадется обратно и говорит Колли, это просто кто-то пришел присмотреть за скотиной. Защитить от духов. Думаю, у него ружье.
Пес взвизгивает – она наступила ему на хвост. На миг Грейс замирает, а затем шепотом извиняется перед собакой и пристраивается к теплу Колли.
Просыпается внезапно в темноту, словно падением во сне. Просыпается от отзвуков мужского рева. Так ужас утраивает размеры твоего сердца, но тебя обездвиживает целиком. Все еще есть сумбур сна, и на миг кажется, что она и в пылу того сна, и в ночи, что холодна и всамделишна. Прикидывает, возникло ли то, что она услышала, из какого-нибудь глухого грота сна, ухо устремляется вовне, словно способно выбраться за пределы ее телесной самости, раскрывается во тьму, зрит свой же слух. Слышит же она, что дождь прекратился. Что Колли не проснулся. Что чужак в сарае бормочет сам себе, а затем через миг храпит. У скотника скверные сны, только и всего. Это долгая ночь, и тянется она, словно самый долгий день, обращенный во тьму, и что угодно за то, чтоб кончилась она, вообще все, что угодно, мама и злоключения эти, которые она устроила, и это место, где нам приходится спать. Она смотрит туда, где холмы, видит, что костры Сауня погасли, глаза у нее закрываются и ищут той же тьмы.