Теперь новости описывают произошедшее как убийство. Не уверена: то ли появилась новая информация, то ли журналисты приукрашивают ради сенсации.
Сделав звук погромче, я возвращаюсь к работе, испытывая уколы совести, ведь как бы я ни жалела бедную девушку, жалость эта не останавливает поток вдохновения. Слова несутся быстро, оборачиваются в сильные, ритмичные предложения, удивляющие меня своей ясностью. В свете трагедии кажется неприличным так хорошо писать. Но я пишу. Историю незнакомцев, чьи судьбы связал один крик.
Дорогая Ханна!
Хороший ход, мой друг, хороший ход! Стипендия Синклера – замечательная идея. Можно поселить Уинифред в Бэк-Бей и не нагружать ее несметным богатством. И она может быть австралийкой.
И ты вписала меня в свою книгу! С южным акцентом и своей стипендией. У меня нет слов! Правда, ты забыла упомянуть, что Лео – мужчина высокий и убийственно красивый, но, полагаю, это само собой разумеется. Более того, ты предложила читателю хитренький четвертый вариант: что убийца присутствовал в Комнате карт, когда Фредди пила там кофе. Ты так и задумывала?
Насчет твоего первого вопроса: да, полагаю, что зал Бэйтса был бы открыт на следующий день. Очевидно, что убийство произошло не там, а где-то в прилегающих комнатах и коридорах. Выбор большой – ниже я привел несколько вариантов.
Придется, правда, учитывать громкость крика. Если его слышали в зале Бэйтса, то убийство должно было произойти в одной из соседних комнат. Мне любопытно узнать, как ты объяснишь, почему тело не нашли сразу.
Я на всякий случай забежал в библиотеку. Заметил несколько вентиляционных шахт, благодаря которым крик могли услышать в более дальних комнатах, но об этом с уверенностью можно сказать, только обладая инженерным планом здания, а я несколько боюсь его спрашивать – вдруг подумают, что я замышляю что-то нехорошее. Но если выпадет возможность, я попробую узнать.
Теперь к другой теме твоего письма… Боже, Ханна, спасибо. Я совершенно не ожидал, что ты захочешь предложить мою рукопись своему агенту. Я несколько смущен, что ты могла подумать, будто я напрашиваюсь. Заверяю тебя, это не входило в мои намерения. И хотя гордость не позволяет мне принять твою помощь, отчаяние не позволяет от нее отказаться.
Так что прикрепляю рукопись вместе с остатками своего достоинства. Помни: если решишь, что она ужасна и не станешь никому ее показывать, я об этом никогда не узнаю. И никогда о ней не спрошу, потому что наша дружба должна как-то пережить отсутствие у меня таланта. Я плохо выражаюсь… что, наверное, не говорит ничего хорошего о моем творческом потенциале, но я благодарен и тронут, что ты хочешь мне помочь.