– Ничего, живём помалу, Бог подпитывает. Да и Прохор искусный на всякое ремесло, – довольная похвалой, зарделась жёнушка.
Хозяин же и вовсе осмелел, заговорил со всей своей прямотою:
– Бывало и у нас доброй жизни, какую-никакую молочинку и мясинку имели, а ныне в нужде живём, тянем тягло[13] непомерное. А прислужники государевы ездят из деревни в деревню на подводах, скотину засекли, товару и конских кормов с пашенных людей сверх указанной пошлины грабежом да насильством берут. Те, кто должен защищать свой народ, сдирают с наших тел последний лоскут, из ртов вырывают последний кусок, терзают людей, злые волки!
Авдотья с тех слов палец иглой до крови уколола, охнув, уронила шитьё на колени. Лицо её стало бледным от волнения:
– Гостейки добрые, не слушайте вы эти пустые речи, всякую бессмыслицу! – И принялась укорять мужа: – Погубит тебя язык твой, Прокоп! Спаси Христос, что будет! За твои слова бездельные в Разбойном Приказе все плети, всю спину сполосуют – молчи!
Спохватился тут хозяин, схватился за сердце:
– Простите, ради всего святого! Не подумайте что! Я ж ненарочным делом, а вот такой прямой человек, не какой-либо ябедник или злорад, хмелина бросилась в голову,[14] и рассказал всё безгрешно. Думаю, хоть бы человек нашёлся, доложил обо всём царю. В душе его состраданье и жалость – пущай бы узнал о муках народа.
Опечаленный Саин-Булат помолчал и вздохнул:
– Нечто не понимаем? Вопль сей – от обиды. Только сборщики-то не для своих корыстей, а по приказу свыше действуют. Что государю остаётся? Казна пуста, войско содержать надо. Солдатам даётся ружьё, мушкеты, порох, фитиль, бердыши, шпаги, пики. Всё из казны. А сборщики что… Службу свою со всею добросовестностью и усердием несут, а сплошают, не выполнят, как велено, – под суд пойдут. Если ж для лошадёнки корм сверх нормы возьмут, так что ж… Им животину жалко: не имеет отдохновения, от темна до темна в хомутине. Нет тут умысла воровского, с этим строго: случись что – другие тут же донесут. Спуску не будет. Государь правит жесткой рукой. А за малые бесхитростные вины – милостивое рассмотренье.
Добрый тон гостя, спокойный взгляд, неторопливая речь возымели действие. Расслабился доверчиво большак семьи, вздохнул:
– Милостивое – говоришь? А как же брат Володимир Ондреевич и его супруга, Евдокия, с сыновьями и юными служанками? За что их – ядом, а инокиню Офросинью, Володимирову матушку, вместе с невинными монашками – в реку, а? – перекрестился Прокоп и впился взглядом в лицо воеводы; а глаза-то уже не те: без искорки весёлой, требовательные, суровые.