«Жених Дженни не вызывает у меня ни капли зависти, – совершенно искренне подумала Валенсия, в глазах которой Клейтон Маклей был далеко не пределом мечтаний, – но я завидую ей из-за дома. Такой красивый, новый… О, если бы у меня был собственный дом, пусть маленький, бедный, но свой! Однако, – одернула она себя не без горечи, – какой смысл желать луну, если не можешь получить даже сальную свечку?»
В стране грез ничто бы не устроило Валенсию, кроме замка из светлого сапфира. В жизни она бы удовлетворилась маленьким, но собственным домом. Сегодня она особенно остро завидовала Дженни Ллойд, которая была не краше ее, да и не намного моложе. Почему именно Дженни предназначался красивый дом? И чудесный чайный сервиз веджвудского фарфора (Валенсия его видела), а еще камин, и белье с монограммами, и скатерти, украшенные мережкой[5], и буфет? Почему одним достается все, а другим – ничего? Это несправедливо.
Когда Валенсию, неловкую, безвкусно одетую в поношенный плащ и шляпку трехлетней давности, с оскорбительным ревом обрызгала грязью проезжающая мимо машина, чувство протеста вскипело еще сильнее. Автомобили были в Дирвуде редкостью, хотя в Порт-Лоуренсе уже никого не удивляли – все приехавшие на отдых в Маскоку разъезжали в авто. В Дирвуде машинами владели лишь избранные, принадлежавшие к местной элите. Надо сказать, что Дирвуд не миновало социальное расслоение. Здесь была своя знать, свои интеллектуалы, свои старые семьи (к числу коих принадлежали Стирлинги), свое простонародье и несколько изгоев. Никто из клана Стирлингов не снизошел до приобретения автомобиля, хотя Оливия и упрашивала отца купить машину. Валенсия ни разу не ездила в машине, но и не особенно этого хотела. По правде говоря, она побаивалась автомобилей, особенно в ночное время. Они казались ей громадными ревущими чудовищами, стремящимися тебя сбить или нанести ужасные разрушения. По горным дорогам, ведущим к Голубому замку, можно было передвигаться лишь на скакунах в красивой упряжи горделивым аллюром, а в жизни Валенсию вполне бы устроила двуколка, запряженная смирной лошадкой. Прокатиться в экипаже ей случалось редко – лишь когда один из дядьев или кузенов вдруг вспоминал о ней, словно бросал кость собаке.