В этот вечер ей повстречались и те и другие. Сначала она столкнулась с Конни Хейл и Кейт Бейли в новых платьях из воздушной розовой органди[7], с кокетливо приколотыми в блестящих, непокрытых волосах цветами. У Валенсии никогда не было розового платья, и она не носила цветы в волосах. Затем она миновала юную пару, ей незнакомую. Голубки прогуливались под сенью деревьев, не замечая вокруг никого. Рука молодого человека в нарушение всех приличий обнимала талию девушки. Валенсия никогда не гуляла в обнимку с мужчиной. Ей полагалось вспыхнуть от возмущения – они могли хотя бы дождаться сумерек, – но ничего подобного она не ощутила. В приливе отчаяния она честно призналась себе, что просто завидует. Эти двое, должно быть, смеются над ней, подумалось Валенсии, или жалеют: вот идет бедняжка мисс Стирлинг, чудаковатая старая дева. Говорят, у нее никогда не было кавалера.
Она почти бегом бросилась прочь. Никогда еще она не чувствовала себя настолько бесцветной, тощей и незначительной.
На повороте с переулка Свиданий был припаркован старый автомобиль. Валенсия хорошо знала эту машину даже по шуму мотора. Здесь все ее знали. Выражение «жестянка Лиззи», присвоенное позднее стареньким «фордам», тогда еще не вошло в оборот (в Дирвуде, по крайней мере), но, будь оно в ходу, эту таратайку величали бы жестянкой из жестянок, хотя на самом деле это был никакой не «форд», а древний «грей слоссон». Трудно было представить рыдван более разбитый и позорный.
Машина принадлежала Барни Снейту, который как раз выбирался из-под нее в испачканных грязью рабочих штанах на помочах. Валенсия украдкой взглянула на него, спеша мимо. Это была ее вторая встреча с печально известным Барни Снейтом, хотя за те пять лет, что он прожил в маскокской Чащобе, она слышала о нем более чем достаточно.
В первый раз она увидела Барни около года назад на дороге в Маскоку. Он точно так же выползал из-под своей машины и улыбнулся ей, когда она проходила мимо, легкой странноватой улыбкой, которая делала его похожим на довольного гнома. Он не выглядел дурным человеком. Во всяком случае, она не верила, что Барни – дурной человек, несмотря на ходившие о нем дикие слухи.
Конечно, он имел обыкновение с ревом проноситься на своем ужасном старом «грей слоссоне» через Дирвуд в часы, когда все приличные люди уже лежат в постелях, часто в компании Ревущего Абеля, который одним своим голосом превращал ночь в кошмар, «оба мертвецки пьяные, моя дорогая». Все знали, что он беглый заключенный, банковский клерк-растратчик, скрывающийся от правосудия убийца, безбожник, внебрачный сын старого Ревущего Абеля, а также отец его рожденного в грехе внука, фальшивомонетчик, фальсификатор и прочее и прочее. Но Валенсия все равно не верила, что он дурной человек. Тот, кто так улыбается, не может быть плохим, что бы он ни натворил.