Вечеринка у Маргарет Блант. Валенсия так к ней готовилась. На вечеринку был приглашен Роб Уокер, который парой дней раньше, у дяди Герберта на Мистависе, на веранде, освещенной лунным светом, казалось, ею заинтересовался. Однако Роб даже не пригласил ее потанцевать – совсем не замечал. Она, как обычно, простояла у стены. Конечно, это произошло много лет назад. В Дирвуде давно забыли, что Валенсию не приглашали танцевать. Но она помнила все то унижение и разочарование. Ее лицо пылало в темноте, когда она вспоминала себя, стоящую там: жидкие волосы уложены в жалкую прическу, щеки горят – от стыда или оттого, что она щипала их целый час, пытаясь вызвать румянец. А все закончилось нелепыми разговорами о том, что Валенсия Стирлинг нарумянилась ради вечеринки. В те дни в Дирвуде этого было достаточно, чтобы навсегда испортить репутацию. Но репутации Валенсии это не повредило, даже не затронуло ее. Все и так знали, что она не может, как ни пытайся, быть легкомысленной, и просто посмеялись над ней.
«Моя жизнь всегда была второсортной, – пришла к выводу Валенсия. – Все великие жизненные потрясения прошли мимо. Я ни разу не испытала подлинного горя. И любила ли я кого-нибудь по-настоящему? Разве я люблю свою мать? Нет. Это правда, какой бы постыдной она ни казалась. Я не люблю ее и никогда не любила. А что еще хуже, она мне даже несимпатична. Поэтому я и представления не имею, что значит любить. Моя жизнь была пуста… пуста. Нет ничего хуже пустоты. Ничего!» Валенсия страстно и громко произнесла последнее «ничего». Застонала и на время вообще перестала думать о чем-либо, кроме боли. Ее настиг очередной сердечный приступ.
Когда он улегся, что-то произошло с Валенсией, – возможно, наступила кульминация всего, о чем она передумала, с тех пор как получила письмо доктора Трента. Было три часа утра, время горьких укоризн и тяжких раздумий, проклятое, самое тяжелое время. Но иногда именно оно дарит свободу.
– Я всю жизнь пыталась угождать людям и потерпела крах, – сказала она. – Теперь я буду угождать себе. Никогда больше не стану притворяться. Я дышала воздухом фантазий, притворства и уверток. Какой роскошью будет говорить правду! Возможно, я не смогу сделать все, что хочу, но того, чего не хочу, я делать больше не стану. Мама может дуться неделями – меня это уже не озаботит. Отчаяние – это свобода, надежда – рабство.