К этому моменту дамы достигли Кленового бульвара и дома дяди Герберта, большого претенциозного здания, украшенного бессмысленными эркерами и вычурными балконами. Дома, похожего на богатого самодовольного глупца с бородавками на лице.
– Это не дом, – невольно вырвалось у Валенсии, – а кощунство какое-то.
Миссис Фредерик содрогнулась до глубины души. Что такое ляпнула дерзкая девчонка? Изрыгнула богохульство? Или просто сморозила какую-то чушь? Трясущимися руками она сняла шляпу в комнате для гостей и сделала еще одну слабую попытку предотвратить катастрофу. Она задержала Валенсию, пока кузина Стиклс спускалась вниз.
– Попробуй не забывать, что ты леди, – умоляющим голосом попросила она.
– Хотела бы об этом забыть, но увы… – устало ответила Валенсия.
И миссис Фредерик подумала, что не заслужила такой кары от Провидения.
– Благослови эту пищу, что мы едим, и благослови нас на служение тебе, – торопливо проговорил дядя Герберт, заставив нахмуриться тетю Веллингтон. Она всегда находила молитвы Герберта слишком короткими и «легкомысленными». Молитва, по мнению тети Веллингтон, должна длиться минуты три, никак не меньше, и произносить ее следовало выспренним тоном, средним меж стенаниями и обычной речью. В знак укоризны тетя не поднимала благочестиво склоненной головы чуть дольше остальных, а вскинув ее наконец, поймала на себе взгляд Валенсии. Вот тогда-то, уверяла позднее тетя Веллингтон, она и заметила: с Валенсией что-то не так. В странных раскосых глазах племянницы – «мы давно должны были догадаться, что девица с такими глазами не без изъяна», – мерцала довольная усмешка, словно Валенсия потешалась над теткой. Разумеется, допустить подобную возможность тетя Веллингтон не могла и тотчас отбросила подозрение.
Между тем Валенсия от души развлекалась. Никогда прежде семейные собрания не доставляли ей столько удовольствия. На взрослых торжествах, как и в детских играх, она всегда была обременительным довеском. Родные считали ее слишком скучной. Она не владела никакими светскими уловками. Более того, привычка искать укрытия от скуки семейных посиделок в Голубом замке вела к рассеянности, укрепляя ее репутацию тусклой и пустой особы. «Напрочь лишена светского лоска и обаяния», – раз и навсегда постановила тетя Веллингтон. Никто и не подумал, что Валенсия просто-напросто немела в присутствии родни, оттого что боялась ее.