С лица Каса вмиг пропало все ехидство.
– Вот уж точно, мама, – холодно отчеканил он. – Долго.
Если у Наттали Арссон и было, что сказать в ответ, то слова эти она явно проглотила, отведя взгляд.
Кас был этому только рад.
Он ненавидел все это притворство. И больше всего в жизни он ненавидел «играть» в семью.
Кас начал на полном серьезе раздумывать о веских поводах свалить с этого ужина, который не успел начаться, а уже вызывал у него тошноту. Но тут двери обеденного зала распахнулись и в них, разодетый словно для коронации и, действительно, с изображением волчьей пасти на плаще, вошел отец.
Лицо Тауллоса сделалось настолько надменным и горделивым при виде Наттали, что Касу показалось – реальность покинула его и начался какой-то пьяный сюр.
Мама поднялась с места.
Кас закатил глаза.
– Святые боги… – Он лениво поднялся со стула и отвесил поклон. – Мне теперь тоже придется вставать каждый раз, когда вы, лорд Арссон, входите в комнату?
– Попридержи язык, – зло огрызнулся Тауллос и направился к своему месту во главе стола. Плащ его колыхался за спиной в такт шагам.
Отец с матерью обменялись любезностями, от которых веяло таким холодом, что не спас бы ни один камин.
А затем с кухни показались слуги и стали выносить блюда для ужина.
И Кас не сдержал тяжелого вздоха, когда на столе перед ним возникло блюдо с гигантской ароматной уткой, так щедро набитой апельсинами, что от одного взгляда на нее у мамы в отвращении дернулись уголки губ.
Касу даже стало немного жаль мать. Запах апельсинов стоял такой, что катастрофически сильно захотелось проветрить помещение.
Когда утку разрезали и порционно разложили по тарелкам, леди Арссон вдруг, на удивление, спокойно взяла в руки приборы. Будто действительно собиралась это есть.
Но, вместо еды, она один за другим стала демонстративно вытаскивать из своей тарелки все кусочки апельсинов, насаживая их на вилку, а затем, надо признать, довольно изящно, отбрасывать их себе за спину, где, с характерным хлюпаньем, апельсины приземлялись прямо на белоснежный мраморный пол и растекались по нему уродливыми оранжевыми лужицами.
Отец наблюдал за этим представлением в холодной молчаливой ярости.
Тем временем, мама, с видом абсолютно непринужденным, отрезала кусочек утки и отправила его в рот:
– Прекрасное мясо, – сдержанно похвалила она, когда прожевала. – Нужно будет передать повару мою благодарность.