Отогнав одолевшие, непривычные для него мысли, Петр огляделся. До сумерек оставалось не более часа. Вскоре предстояло искать место для остановки. Сухостоя поблизости он не увидел, но зато рядом располагался молодой ельник, и Петр решил не идти дальше, а заночевать здесь. Именно заночевать, а не просидеть ночь, борясь со сном. За остаток светлого времени дня еще много можно было успеть. Срубив несколько елочек, он лапником соорудил новый настил на каркас шалаша, постель и надежно заделал вход высохшими в тени вековых сосен сосенками. Приготовления были закончены, трудовой настрой спал, и сразу на него обрушилась чудовищная усталость. Расстегнув полушубок, он снял с себя драгоценный пояс, подержал на весу эту манящую и волнующую тяжесть, удивляясь своему раболепию перед ней, и аккуратно положил на еловую подстилку. Его никогда раньше не интересовало богатство, нужды он не испытывал, имел все необходимое, и это его устраивало. Жил, как жили его отец, дед и прадед и еще неведомо сколько поколений до них. Его пугало все новое и непонятное, и только что-то, что сильнее его привычек и сомнений, могло толкнуть на это мероприятие. И этой причиной была женщина, его жена. Это она заставила его действовать на свой страх и риск, обещая взамен свою любовь.
Петр тяжело опустился на импровизированную постель, на ощупь развязал мешок и, вынув кусок вяленого мяса, принялся его жевать. От чрезмерной усталости есть не хотелось. С трудом проглотил жесткий комок и сунул остатки мяса назад в мешок. Хотелось пить, но воды не было. Спускаться к реке он не решился, да и сил уже не было. Придется терпеть до завтра. В шалаше затаилась густая вязкая темнота, только через просветы неплотно заделанного входа проступали сероватые пятна еще не совсем ушедшего дня. Закинув на подстилку ноги, он положил в изголовье мешок и пояс и вытянулся во весь рост. Потревоженная постель отозвалась дурманящим запахом хвои. Он закрыл глаза, и сразу закружилась голова, и он по спирали полетел в бездну.
Ночь окутывала своим темным покрывалом тайгу, неся отдых уставшим, удачу и добычу сильным и смелым, смятение и смертельный ужас слабым. Тайга наполнилась ночными, таинственными звуками. С легким шелестом над шалашом пролетело белое облако полярной совы, шипела где-то поблизости рысь, кто-то издал звонкий, пищащий звук, полный предсмертной тоски. А когда яркая, слегка ущербная луна выплыла из-за высоких сосен в безоблачное небо, тайга огласилась леденящим душу волчьим пением. Что кроется в этой вечной тоске? Необходимость постоянной погони за добычей или ее оплакивание? А может, в ней живут души безвестно сгинувших в тайге охотников и старателей, недоживших, недолюбивших, несостоявшихся. Кто знает…