и санках, на снегурках, накрученных на валенки, по льду выделывали пируэты! Дворовые хулиганы плавали на льдинах, когда вёснами рвали лёд, зачастую вдоволь искупывались в ледяной воде. Да…
Советская власть раскулачила богатеев и приспособила под жильё все годные и негодные помещения обоих дворов. Вот в этих-то «хоромах» и жили семьи офицеров-фронтовиков Великой Отечественной. Зато во дворах уж было где босоногим ребятушкам поразгуляться, да вдовым бабулькам вечер скоротать!
Надя толкнула калитку. Её встретила знакомая лужа, которая по-прежнему усердно полоскала драные облака. На привычном месте кемарили полусонные флигели и барбаканы. Откуда-то вырос пёс с телёнка ростом. Надя не испугалась. «Амбик!..» – позвала она тихонько. Амбик – всеобщий любимец, которого давным-давно с почестями похоронила дворовая братва. Его, бедолагу, за оградой насмерть сбила шальная машина.
– Вы с ним аккуратней, – бодро выкрикнул малюсенький старичок-боровичок, открывая дверь стайки-сарайки, – кто его знат, чё у его на уме-то!
Надя не успела рта открыть, как толстячок захлопнул за собой створку. Новоиспечённый «Амбик» добросовестно обнюхал женщину, утробно гаркнул вороной и снисходительно съел предложенный Надей кусочек колбасы. После дал себя погладить и затем неспешно удалился.
А пришелица всё осматривалась… Она с улыбкой вспомнила, как бедолаги-мальчишки во главе с заводилой-Борькой, оседлав вислоухого хрюкалку-Буржуя, по очереди носились по двору с криками и хохотом, пока хозяин поросёнка – дед Устьян намешивал ему ёдево. А вон за теми окнами на втором ярусе здравствовали семейные немцы – Мюллеры и Вольфы – с толстомясыми лицами и свекольными щеками. А тут из пыльного окна в подвале слышно было, как очкастый Лёвик Рохленко выводил тонюсенькие трели на своей скрипочке и получал подзатыльники от соседки-Раиски Ямпольской. Чу! Поёт… поёт… тонюсенькая скрипка… Вдруг… старческий голос, перебивая дивную мелодию, выхрипывает: «Хаечка-а! иди, зохотко, обедать манную кашу!» Да… Раечка и Лёвик… – местная подвальная интеллигенция. Краем уха Надя слышала, что Лёвик стал знаменитым артистом-скрипачём, и с женой Раисой они живут в другой стране.
А на ограду всё так же таращатся прежние госпитальные окна, и тот же садик на сквозняке трясёт сиреневой верхушкой… А вон и помойка с уборной на сто… голов! Вот трудяга! Сколько котят-утопленников из неё было спасено местной ребятнёй, ого! А сколько кукольных младенцев из вонючей жижи выловлено дворничихой-тётей Фросей! Царство всем небесное… Говорили бабьи языки, что окрестные девчата с госпитальными солдатиками-де грешили, а потом детишек-то в речку да в уборную и выбрасывали. О-хо-хо…