– Они приходили, верно?
– Верно, – вздохнул шаман.
– Ты ведь не выдашь, с чем?
– Кай…
Тан Асадо замолчал. Пауза обступила их плотным кольцом. Шаман потянулся за настоем и, передумав, вернул руку на колено. Мучала не жажда, а потребность занять руки. С ней он справится.
Где-то заухала сова, послышался треск сухих веток. Кая они не потревожили.
– Звери, – пробормотал шаман. И взял-таки свою чашу, поднес к губам. Настой остыл, как и думал.
– Знаю, – отозвался Кай. – Они везде. Их желания незатейливы, а мысли просты.
– У меня дрожь от тебя, – честно признался Тан Асадо.
Кай пожал плечами, ожили крылья. Встрепенулись, раскрылись, заслонив часть пепельного неба, и вернулись на место. Следом улеглась коса длиной до колен, густого цвета бездны. Зачарованно следил за своим гостем человек.
Крылатый всадник, Эленид Гелис Эллеус Кай. Вестник, причиняющий боль. Носящий холодную неподвижную маску. Обладающий внешностью статуи, идеальность которой подпорчена шрамами; они везде, пересекали наискось бровь, росчерками касались высоких скул. Мастер войны был отмечен своей стихией сполна. Разжигатель войн и приносящий мир, внушающий любовь и ненависть. Мощь имел невообразимую.
И в то же время он искал место, где мог бы помолчать вдвоем. Они все искали.
Он мог простоять так, и не произнести ни слова. Мог появиться на несколько минут или часов. Мог говорить или листать фолианты, содержимое которых давным-давно выучил: казалось, ему доставляло удовольствие держать в своих руках нечто столь хрупкое, как тончайшие листы, исчерченные текстами.
– Как много тебе известно, шаман?
– Мои знания просто крошки в океане по сравнению с твоими. Ты видишь много больше.
– Все мы что-то видим, – Кай задумчиво обвел темным взглядом горизонт. Добавил тише: – Жаль только, что не себя со стороны.
Тан Асадо удивленно поднял брови. Свеча догорала, пламя отчаянней заметалось на фитиле, стремясь еще пожить. Шаман накрыл его стеклом.
– Ты недоволен собой? Или о ком сейчас говоришь?
Кай обернулся.
– Стекло. Оно разлетится на бархате, осколками усеет все вокруг. А я попытаюсь его собрать и изрежу все руки. Кровь, моя, чужая – я не знаю, но она прольется. И, мне кажется, я предпочел бы, чтобы она была моей. Время станет моим врагом, оно подкрадется неслышно. Будет стоять у меня за спиной, а я все буду искать и искать это крошево. Собрать не смогу, они сольются в нити, они ускользнут сквозь пальцы.