Но отчуждение, на которое я хочу обратить ваше внимание сейчас, есть нечто совершенно иное, нежели естественное противодействие молодых серьезным мыслям; или веселых – серьезным вопросам; или тех, кто поглощен настоящим, тому, что принадлежит будущему; или тех, кто очарован использованием своих низших или более поверхностных способностей и чувств, внушениям и требованиям своей более глубокой и благородной натуры. Что тело не должно легко и без борьбы подчиняться уму; что бездумность не должна легко превращаться в вдумчивость; что юность не должна легко соглашаться носить моральный костюм зрелости или чувства и привычки более зрелых лет; что деятельное, свежее, любознательное существо, которое только что увидело этот мир с его яркими красками, не должно слишком увлекаться духовными видениями и должно находить свою земную любовь и спутников более увлекательными, чем общение святых или священное общение молитвы, – все это, мягко говоря, вполне объяснимо и принадлежит всем поколениям, и едва ли обескураживает опытный ум больше, чем ошибки и безрассудства детской мудрой матери, которая успешно выносила из них многих взрослых детей.
Совсем иного рода антипатия и недовольство, которые характеризуют наше время. Они не ограничиваются юностью и не прослеживаются в легкомыслии и бездумности. Церковь и ее вероучение с одной стороны, мир и его практическая вера с другой, похоже, больше не находятся в отношениях почитаемых учителей и тупых или нерешительных учеников; серьезности, избегаемой легкомыслием; авторитетной истины, подвергаемой сомнению смелым заблуждением; устоявшейся и установленной веры, вызывающей критику нетерпения, каприза, невежества или глупости. Между ними возник антагонизм, как между маслом и водой, – разделение, которое не обусловлено ни периодом жизни, ни стадией интеллекта, ни даже достоинством характера; которая не отделяет юность от зрелости, бездумное от мыслящего, плохое от хорошего, но отделяет вероисповедание, обряды и исповедание христиан от большой группы людей, которые настаивают на том, что они в определенной степени тоже являются христианами, и тем не менее не желают иметь ничего общего с исповеданием веры, благочестивыми притязаниями или религиозными способами чувствовать, говорить или действовать.