Очевидно, что больше не будет смысла говорить, что ценность, добродетель и влияние общества в этой стране можно оценить по числу причастников в церквях, по степени доверия, которое все еще оказывается любой из давно верящих теологических догм, считавшихся в последнем поколении якорями спасения государства. Мы все знаем сотни людей, которые не могли подписать никакого символа веры и не давали теологического отчета о своей вере, которых мы не считаем обязательно менее достойными в глазах Бога или человека, чем многих, кто без труда произносит весь Афанасиевский символ веры. Более того, в этой стране есть несколько миллионов людей, не самых умных или полезных граждан во всех случаях, которые никогда не переступают порог церкви. Поколение или два назад вы бы смело объявили всех этих отсутствующих мирскими, беспечными людьми, неверующими, атеистами, насмешниками. Вы ожидаете найти их такими сейчас? Некоторые, конечно, но не большинство. Действительно, вы обнаружите, что очень многие из этих людей поддерживают церкви, куда ходят их семьи, а не они сами; или куда ходят другие, которым они рады предоставить такую возможность. Они сказали бы вам, если бы могли различить свои собственные мысли, что-то вроде этого: «Публичное богослужение и церковные организации, и символы веры и катехизисы, и проповеди и церемонии, и публичные молитвы и восхваления, несомненно, очень хорошие вещи и очень полезные до определенной стадии интеллекта и для определенного типа характера. Но мы обнаружили, что настоящая истина и настоящая добродетель того, что люди неправильно называли религией, – это гораздо больше, свободнее и интереснее, чем, по-видимому, думают церкви, символы веры, священники и святые. Вот эта настоящая жизнь, полная занятий, искренней борьбы и великих наставлений. Вот эта планета, не известная и на тысячную часть, и все же интенсивно возбуждающая разумное любопытство; и наука теперь каждый день делает новый и все более смелый взгляд на нее; и мы хотим, чтобы наши воскресенья развивали эти вещи. Таково наше представление о поклонении. И затем, опять же, величайшие философы теперь пишут свои самые свободные, самые прекрасные мысли о нашей природе; и если мы пойдем в церковь, то, скорее всего, найдем какого-нибудь фанатичного и ограниченного священника, предостерегающего нас от чтения или прислушивания к тому, что говорят эти великие люди; а ведь это в тысячу раз свежее, величественнее и достовернее того, что говорит он сам! Почему даже газеты, серьезные и хорошо отредактированные, содержат больше наставлений, больше предостережений, больше интереса для вдумчивого ума, чем самые лучшие проповеди; и почему мыслящий человек, которому нужно идти в ногу со временем и который хочет иметь свободу собственных мыслей, должен идти туда, где долг или обычай заставляют хмуриться на исследование, сомнение и домыслы, – чтобы не давать признавать знание и свидетельство и клеймить человека особым типом мышления или исповедания?