– Никто. С какой стати я должна перед тобой отчитываться?! – она вскинула на меня потемневшие глаза и я внезапно отчетливо осознал две вещи – она меня больше не любит. Более того, в настоящий момент она меня ненавидит.
Я не мог на нее надавить, это было абсолютно бесполезно. Если я не хотел, чтобы она ушла, чтобы она меня попросту бросила, я должен был сдерживаться.
– Ладно, как скажешь, – буркнул я и ушел в ванную. Там постоял под прохладным душем, немного успокоился. Когда вернулся, она уже лежала в постели, отвернувшись к стене и натянув одеяло едва ли не по самую макушку. Я попробовал к ней прикоснуться, но она резко отдернулась.
– Отстань, ревнивый параноик. Если будешь продолжать в том же духе, я действительно за тебя не пойду, – голос ее звучал холоднее обычного, и я с тошнотворным чувством понял, что всё изменилось. Еще утром это была прежняя Настя, Настя, которую я любил, считая, что мое чувство взаимно, а сейчас…
Хотя, может, это обычные женские гормоны? И не стоит придавать ее холодности (точнее, враждебности) большого значения?
…Разумеется, я опять ошибался. И опять лгал самому себе.
* * *
Волконский
…– Вас не смущает, Настя, что я много старше вас?
Она слегка улыбнулась.
– Много – это сколько?
– Мне тридцать шесть. А вам… двадцать один уже есть?
– Двадцать два. Следовательно, четырнадцать лет разницы. Нет, не смущает, – ее взгляд был ясен и прям.
– А ваш… парень? Кажется, вы говорили, что у вас есть парень.
– Вы его видели. В тот первый раз, когда он едва не угодил под колеса вашего “Форда”.
– Вы и это помните?
– Конечно, помню. А вот вы забыли.
Волконского посетило странное ощущение – будто он забыл что-то еще, касающееся этой девушки. Девочки, если уж быть честным с самим собой. Что-то не очень хорошее…
Она приходила к нему регулярно, через каждые три дня. Приносила бутерброды, овощные соки, черный чай в термосе (разумеется, больничный слабенький, разбавленный чаинками кипяток полноценным чаем назвать было никак нельзя), они сидели в холле (чтобы не вызывать кривотолков), или гуляли по холлу (ибо ему необходимо было расхаживаться), болтали о всякой ерунде, и Волконский не мог заставить себя сказать ей, что ее приходы неуместны, попросту потому, что они не были неуместными. В какой-то момент он поймал себя на том, что ожидает ее с нетерпением. Ему становилось легче, когда она приходила. Разумеется, его навещало не так уж мало народу, но это в основном были либо сослуживцы (парни его агентства) и их жены. Особых сил на заигрывания с медсестрами и молодыми женщинами-врачами у него не было. Да и желания, признаться, тоже.