А Сара жила в потрясающей квартире-студии, настоящей, новенькой, в Фулхэме [4], и я часто оставалась на ночь у нее – во всяком случае, пока она не начала встречаться с Дереком. Да, тем самым Дереком, адвокатом. Они были соседями, он жил на этаж выше и в квартире побольше, поэтому, когда они начали встречаться, Сара перебралась к нему. Тогда я с ним и познакомилась, хотя в то время он был просто помощником в адвокатском бюро отца. Близкими друзьями мы не стали, но, когда Сара уехала в Нью-Йорк, он часто заглядывал в театр, отчасти по привычке, и мы шли выпить по пиву. Даже вместе по воскресеньям ходили на матчи «Арсенала», но потом его приняли в Юридическое общество, и он перестал появляться на трибунах, чтобы его не арестовали во время какой-нибудь потасовки. И только сегодня я узнала, что он еще и адвокат моей бабушки. Мир и впрямь тесен!
Бабушка. Мне постоянно попадается множество любящих бабулечек, которые выгуливают своих внуков, забирают их из школы, покупают им мешки подарков и всякие вредные вкусности. А бабушка Катриона всегда держала меня на расстоянии. Не «бабушка», а «Катриона». Только «Катриона».
Виделись мы редко, а разговаривали и того реже. Мама не заставляла меня с ней встречаться, только если это было необходимо, но бабушка и сама не горела желанием проводить со мной время. Возможно, еще реже она говорила только с одним человеком – моим отцом.
От Катрионы мне приходили конверты – каждый Новый год и на день рождения. Обычно там лежала записка с лаконичным «поздравляю» и чек на пятьдесят фунтов. Она оплатила мне брекеты, и следующие три года я ее ненавидела.
Я была так счастлива, что родители не могли позволить себе сводить меня к дантисту, и кривые зубы меня ничуть не беспокоили, если я и дальше могла жевать жвачку и мармеладных мишек.
И это не все: когда мне исполнилось шесть, Катриона предложила оплатить пансион в одной из, по ее словам, «приличных школ», и там я и училась четыре месяца. А вскоре после Рождества мои родители обнаружили, что школьный совет состоит из консерваторов – сторонников политики Маргарет Тэтчер, так что они забрали меня и отправили в государственную школу, к большому неодобрению бабушки.
Потом я уже виделась с ней, может, раз в год, для «осмотра»: насколько я выросла, здорова ли, хорошо ли учусь в школе. Почти всегда я ее разочаровывала, а стоило мне открыть рот, как она закатывала глаза.