Тишка был лучше обыкновенного будильника – самозаводящийся и не умолкающий. Он не затихал до тех пор, пока не вставал тот, кто был ему нужней всего, или тот, у кого нервы были слабее. Бабуля поднималась раньше всех и всегда в одно и то же время: в восемь ноль-ноль она должна быть на работе. Скоро Тишка понял это и стал будить её персонально, именно в то время, когда ей пора было вставать, в семь утра. Он подходил к двери бабушкиной комнаты и начинал протяжно мяукать. Мяуканье это не было противным, как у некоторых котов, но зато было настойчивым. Когда оно не помогало, Тишка засовывал лапки под дверь и делал попытку отворить её. Стоило ему услышать шорох в комнате, как тут же интонации его голоса менялись, становились уверенней, но он продолжал горланить до тех пор, пока не открывалась дверь.
И тогда Тишка подскакивал, задирал хвост, с победным воплем мчался к холодильнику, изящно падал на спинку и, сложив вплотную вытянутые лапки, забавно протягивал их вверх, потом переворачивался то на один бок, то на другой, поглядывая на бабулю: «Видишь, как я для тебя стараюсь?»
Полюбовавшись маленьким спектаклем, бабуля открывала холодильник и доставала кусок мороженой морской рыбы (а речную он не ел). Как обычно, – всегда, везде и со всеми, – она не скупилась, и Тишка, громко мурлыча, в знак благодарности подставлял ей спинку: «Гладь! Разрешаю!»
Нас удивляло то, что, несмотря на закрытую дверь бабушкиной комнаты, котёнок (точнее, кот, потому что Тишке шёл уже второй год, он очень вырос и, имейте в виду, похорошел) абсолютно точно знал, в комнате она или нет. Если было ночное дежурство на скорой помощи, до восьми утра, Тишка в семь утра молчал, зато в половине восьмого подходил к нашей двери – это было время нашего подъёма – и начинал концерт.
Были у нашего сокровища и маленькие слабости. Одна из них безобидна – это жадность. Даст ему бабуля поесть как следует, но вдруг на кухню заходит мама. Он тут же притворяется голодным, начинает усиленно мяучить и тереться мордочкой об холодильник. Попадалась мама на его удочку или нет, неважно, – он то же самое требовал и от папы, зашедшему на кухню вслед за мамой. Всех, кроме меня, он считал своими должниками.