Семён поспешил выйти из церкви.
Он не обманул Марью Алексеевну. Давал взятки направо и налево, подкупал судей и дарил одному, другому и третьему небольшие земельные участки. В деле стали появляться проволочки: терялись протоколы с допросами и появлялись новые, свидетели внезапно отказывались от показаний, всё забывали и путались в мелочах. Дело в конце концов приостановили, Марью Алексеевну пообещали отпустить из острога.
Семён обрадовался и заторопился в Казань за супругой. С нетерпением ждал, когда следователь разрешит увезти её в имение. Однако тот усадил Семёна на стул, подал воды.
– Марья Алексеевна заболела и скоропостижно скончалась третьего дня, уже похоронили. Мои вам соболезнования, Семён Иванович.
Его проводили на тюремный погост с рядами могил под номерами. Ничего не осталось от его дерзкой красавицы, даже имени.
Убитый горем Семён вернулся домой, в Бузулукский уезд. Он стал наследником солидного состояния. Всё имущество, деньги, имение и крестьяне перешли ему. Он получил всё, о чём раньше только грезил, но радости и удовлетворения богатство не принесло. Как дамоклов меч висело над Семёном судебное дело, приостановленное, но не закрытое.
Чуть не каждый день камердинер докладывал:
– Семён Иваныч, вас внизу дожидаются.
– Кто ещё?
– Сказал, что из суда.
Семён одевался, спускался в гостиную и видел очередного мздоимца из судейских.
– Прошу прощения, Семён Иванович, дельце небольшое к вам, – потирал руки гость.
Семён запирался с ним в комнате, выслушивал, что кого-то надо опять подмазать, давал деньги за молчание или отписывал землю, до которой все были очень падки. Его земельные владения таяли, становились всё меньше и меньше, как высыхающая под ярким солнцем лужа.
Помещики собрали вскладчину денег и на месте ветхой деревянной церкви построили часовню в память о своём невинно убиенном соседе Петре Яковлевиче. Неподалёку от часовни и сейчас находится могила, а над ней – надгробный камень с едва заметной полустёртой надписью: имя, чин и дата смерти – 10 мая 1824 года.
Источник: «Оренбургская неделя» № 25, 2013 г.
Варька захватила руками стебли, поднатужилась, выдернула их с корнем и сложила в стожок. Это называлось – теребить лён.
Было жарко, ныла спина и горели руки, но Варька ни за что не призналась бы матери, что устала. А той хоть бы что: работает наравне с другими бабами, изредка разогнётся, потрёт поясницу и опять дёргает длинные стебли. Длинные – это хорошо. Полотно будет высший сорт, на продажу.