Но его никто не поддержал. Дзюба – чужой солдат. Он зол на весь белый свет. После первой же ночевки он обнаружил пропажу ремня – кожаного, расслоенного, с плоской маленькой бляхой, на которой лучики от звезды обточены, – стильного «черпаковского» ремня. Он хотел в отместку взять в оборот первого попавшегося под руку «духа» Махнова – койку заправлять, но младший сержант Хлюстов пресек поползновения залетного солдата: «Его не трогать». А вечером, когда рядовой Дзюба умывался после отбоя, кто-то умыкнул у него пилотку, отглаженную со всеми «стариковскими» премудростями.
– Что это за часть! – кипятился Дзюба, и круглое холеное личико его наливалось белой ненавистью. – Ничего без глаза не оставишь.
Отыгрался он на соседе сверху, «духе» Ткачуке: влил ему воды в ухо. Читинец Ткачук, рослый, незлобливый, замычал спросонок: «Ухо болеть будет. У меня уже было», – и тут же уснул богатырским сном. Дзюбе пришлось по сердцу добродушие Косолапого – не за походку и даже не за имя, а за медвежью силу, неторопливость и основательность, – так сразу окрестили рядового Ткачука, – и он сделал Мишке «велосипед», пихнув бумажку между пальцами ноги, и поджег. Ткачук со страшной силой задрыгал ногой.
В этот момент в помещение второго взвода вошел капитан Еремин.
– Откуда у нас клоун? – вежливо поинтересовался этот полный человек с непропорционально большой головой и круглым лицом. – Цирк в Москве, на Цветном бульваре. Дзюба, твои шуточки? – капитан подошел к притворившемуся спящим командировочному и схватил его за нос: – Сливу тебе за это, Дзюба. Сливу!
– Товарищ капитан, – загундосил Дзюба, – больно же!
– Сам ты «же»! Предупреждаю всех клоунов, – посерьезнел капитан. – Еще один фокус – и смените первый взвод на пакгаузе.
Тишина стала гробовой, ибо первый взвод разгружал вагоны с краской. Нижний ярус барабанов стоял на неочищенном от шлака дне вагона, и приковылявший с пакгауза рядовой Азингаров (в просторечье Зина) был черен и страшен. На ногтях проступали сине-красные пятна – отдавил в неосвещенном вагоне. Кому охота нести подобную боевую вахту?
…Рядовой Штапиков, который службу понимает, возвращается из самоволки. Не спешит. Атлетическая фигура слегка покачивается на ногах-тумбах. Подмышкой – батон белого хлеба. Голова у Штапикова даже в пилотке приплюснута, словно ему на голову когда-то упала плита.