Последовало молчание, затем снова нервное постукивание ногтями. Вивьен удивилась, что до сих пор не напугала Эйвери. Она задавалась вопросами, какой молодой женщиной выросла Эйвери и насколько она похожа на своего любимого брата.
– Просто, видите ли, мы получили письмо. После войны.
У Вивьен свело левую руку, которой она вцепилась в изящную медную ручку телефонной трубки.
– Письмо?
– Да. Дэвид был в списке пропавших без вести военнопленных. – Еще одна пауза. – Боюсь, что ни могилы, ни какой-либо другой информации нет.
– Он не погиб в Газале?
– Кажется, часть батальона попала в плен и была отправлена на юг Италии после падения Тобрука. Один из пленных упомянул Дэвида в протоколе допроса после войны. – Вивьен услышала, как она резко вздохнула. – Мы должны были сказать вам давным-давно. Но мы не знали, где вы.
– По вашей вине.
– Да, конечно. – Еще одна пауза. – Я знаю, что этого очень мало…
– Нет, это не так. Это лишь то немногое, что у меня могло остаться. И этого довольно много для меня.
Эйвери разрыдалась, и Вивьен почувствовала, как все напряжение многих недель, предшествовавших постановке, – вся эта работа, и все впустую – рассеивается перед лицом ее прошлого.
– Я все думала, что время поможет, – сказала молодая женщина между всхлипами.
– Как что-то может помочь? – Вивьен положила руку на живот, чувствуя, как у нее перехватывает дыхание от горькой правды.
– Папа много лет проработал в военном министерстве, пытаясь узнать больше.
– Полагаю, я должна быть благодарна за это.
Еще одна неловкая пауза.
– Вы можете простить нас?
– О, Эйвери, если вы еще что-нибудь помните обо мне…
После звонка Вивьен осталась в постели. Телефон молчал – женщины из магазина знали, что после такой публичной порки Вивьен нужно оставить в покое. Она продолжала размышлять о том, как кстати пришлись слова Пегги, сказанные прошлой ночью: «В Италию едут не для того, чтобы убежать от прошлого, а чтобы обрести его». Какая горькая ирония – думать о том, что сам Дэвид был там, живой, и ждал, когда она – да и кто угодно – найдет его.
Вивьен редко плакала, что было благословением при ее тяжелой профессии, но, к ее удивлению, долго сдерживаемые слезы теперь лились рекой. Сент-Винсенты, возможно, и подвели ее как семья, но она подвела себя вдвойне: она не отвергла официальное, а теперь безосновательное объяснение смерти Дэвида во время войны и не искала правды, и с тех пор по-настоящему не изменилась сама. Молодец, что еще скажешь. Вместо этого правда настигла ее, сделав прошлое еще более болезненным, – до сих пор Вивьен и представить себе не могла, что такое возможно. Она бы поступила совсем по-другому, если бы только знала.