Буковски повел меня по коридору, выложенному такой же пожелтевшей от никотина плиткой, как и в приемной. Услышав, как кто-то из копов вызывает следующую команду адвокатов для собеседования с потенциальной клиенткой, я замедлил шаг – хотелось посмотреть, кто это.
За высоким патрульным в форме вслед за нами поспешали Теодор Леви и какой-то молодой светловолосый парень. Мне иногда доводилось сталкиваться с Леви в судебных коридорах на Сентер-стрит, но мы никогда не вели какого-либо дела вместе. Хоть и тоже адвокат защиты, Леви плавал поглубже меня, работая на преступников в белых воротничках, готовых выложить за его услуги целое состояние. Он знал, что это дело обязательно попадет в газетные заголовки, и ему время от времени требовались подобные судебные процессы, чтобы поднять свой авторитет. Когда в течение шести месяцев твоя физиономия регулярно светится на первых полосах газет, обычно это означает существенное увеличение объема работы и возможность прибавить к своей почасовой ставке на следующий год еще процентов двадцать.
Я продолжал идти, но позволил Леви догнать меня. В конце коридора Буковски свернул направо, и мы поднялись на два лестничных пролета. Еще пару лет назад на этом этаже располагались четыре камеры предварительного заключения, но не так давно полиция Нью-Йорка полностью распотрошила их, чтобы освободить место для рабочих кабинетов. Железные двери весом в шестьсот сорок фунтов каждая были вырваны с мясом, после чего бесследно исчезли. Бог его знает, чьими усилиями – подрядчиков или самих копов. Но кто-то явно неплохо заработал на металлоломе, и уж точно не городская казна. Теперь, помимо дополнительных офисных помещений для отдела уголовного розыска, в здании появилось пять новых комнат для допросов.
На данный момент заняты были только две. Об этом можно было судить по надписям, сделанным маркером на белых досках, приделанных к дверям, прямо под небольшими смотровыми окошками. Подавив желание хоть одним глазком глянуть на свою клиентку, я дождался Леви.
– Эдди Флинн, насколько я понимаю? Я Теодор Леви, – представился он, протягивая руку.
Мы обменялись рукопожатиями, после чего Леви засунул большие пальцы за пояс и натянул брюки обратно на живот. Его черные волосы были коротко пострижены, а два внимательных глаза за толстыми линзами очков в черной оправе оглядывали меня с ног до головы, словно у гробовщика, снимающего с меня мерку для гроба.