– Вы – туристка! – уверенно воскликнула Эмма, явно гордая своей проницательностью. – Уже видели Нотр-Дам? О, вы просто обязаны его посмотреть! C’est très beau![3]
В огромном помещении, несмотря на большое скопление людей, было тихо, и щебетание француженки разносилось гулким эхом.
– Я постоянно вижу туристов и уже наловчилась определять, кто из какой страны! Дайте угадаю – подождите, не говорите! – девушка картинно закатила глаза, а затем выпалила: – Россия! Я угадала?
Вера молча смотрела на нее, и чем дольше длилась эта пауза, тем более неудобно становилось Эмме. И даже больше того – внезапно студентка поняла, что она чувствует не просто неудобство, а страх.
У русской был неожиданно надменный взгляд. Эмма привыкла видеть его в центре, где жила элита Парижа, но от такой неброско одетой девушки француженка этого никак не ожидала. Да и взгляд туристки отличался от всего, что раньше видела Эмма, только вот она никак не могла понять – чем именно? Была в нем не просто надменность, а какая-то предопределенность. Словно загадочная русская знала что-то такое, чего не знал больше никто, причем что-то очень недоброе. И от этого кровь стыла в жилах.
Улыбка постепенно таяла на лице француженки, хотя она старалась держаться изо всех сил.
Вера молча открыла сумочку, достала оттуда свернутый листок бумаги и протянула его девушке. Эмма опасливо развернула его, пробежала глазами по названию и удивленно вскинула брови. Такие книги здесь не хранились, для них было отведено отдельное здание. Вместе с удивлением Эмма почувствовала облегчение. Раз книги здесь нет, значит, эта странная русская уйдет отсюда, и чем скорее она это сделает – тем будет лучше для Эммы. Она понятия не имела почему, но ощущала приступ безотчетного страха от присутствия непонятной ей иностранки.
– Я думала, вам нужно что-то попроще… Манускрипты хранятся не здесь, – стараясь сделать голос заботливым, проговорила Эмма. Она старалась не смотреть в глаза женщине. – Вам нужно пройти на улицу Ришелье, в отдел рукописей. Записать вам адрес?
Когда Вера ушла, Эмма еще какое-то время задумчиво смотрела ей вслед. Зачем этой русской такая книга? Может, она пишет диссертацию? Но все равно – странный выбор темы… Что-то в облике туристки настораживало ее. Француженка силилась понять, что именно. Одета неброско, но прилично, вся такая закрытая, холодная… На улицах Парижа редко встретишь такое лицо – парижанки более открыты и эмоциональны. Впрочем, это дело каждого. Эмма пожала плечами. У нее было несколько друзей-геев, художников, даже один кинорежиссер – каждый жил так, как хотел, каждый существовал в том обществе, которое было ему ближе. Но – Эмма только сейчас поняла это – ее недавняя собеседница никак не вписывалась ни в одно известное ей общество. Она словно была из другого мира.