Мэттью неуклюже взял её тощую ручку в свою, и у него тут же созрело решение.
Сообщить этому существу с сияющими глазами, что произошла ошибка, он был не в состоянии. Оставлять девчушку одну на станции тоже не годилось. Поэтому он счёл наилучшим выходом вернуться с ней вместе в Зелёные Мансарды, а там уж пусть Марилла ей растолкует про путаницу, которая вышла.
– Мне очень жаль, что я опоздал, – застенчиво произнёс он. – Пойдём. Лошадь стоит во дворе. Дай-ка мне твою сумку.
– О, я сама могу её донести, – весело ответила девочка. – В ней всё моё земное имущество, но его так мало, что она очень лёгкая. Только с ней надо уметь обращаться. Это ужасно старая сумка, и, если неправильно взять, у неё ручка отваливается. Ой, как же я рада, что вы всё-таки приехали сегодня! Хотя ночью на дикой вишне тоже было бы здорово. Долго нам ехать? Миссис Спенсер сказала, что восемь миль. Замечательно! Я люблю, когда едешь долго. И так хорошо, что я теперь стану вашей и буду жить у вас. Я ещё никогда не была по-настоящему чьей-то. В приюте ведь хуже всего. Я там провела только четыре месяца, но мне и этого хватило. Полагаю, вы никогда не были сиротой в приюте, поэтому вряд ли меня поймёте. Это хуже всего, что вы могли бы себе представить. Миссис Спенсер сказала, что так говорить дурно, но я же не имела в виду ничего дурного. Правда же, очень просто сказать или сделать что-то плохое, если не знаешь, что это плохо? Люди в приюте скорее даже очень хорошие, знаете ли, но там очень мало простора для воображения. Одни сироты вокруг. Я даже придумывала о них истории. Например, придумала про девочку рядом со мной, что она на самом деле дочь графа, но злая няня её украла, а потом заболела и умерла, прежде чем успела признаться, чей это ребёнок. Днём у меня не было времени придумывать, зато ночью никто не мешал. Лежи себе и придумывай вместо того, чтобы спать. Так я и делала. Поэтому, наверное, такая худая. Я ведь ужасно худая, правда? Кожа да кости. Хотя иногда я люблю вообразить себя хорошенькой, пухленькой и с ямочками на локтях.
Тут спутница Мэттью умолкла, отчасти потому, что, говоря на ходу, запыхалась, а отчасти потому, что они дошли до коляски. Она не проронила ни слова, пока они ехали через городок, а затем спускались с крутого холма, и дорога, проложенная по нему, так глубоко прорезала мягкий грунт, что обочины с цветущими яблонями и стройными белыми берёзами оказались на несколько футов выше голов проезжающих.