Так думалось пока они не подошли ещё ближе. Стеклянная статуя не была такой уж и идеальной, какой хотела казаться на первый взгляд. Множество царапин и сколов, побитые части и будто бы новые выросшие кристаллы были по всей её структуре, а то, что ранее принималось потихоньку трезвеющими людьми за ногти – скорее напоминали собой бритвенно-острые когти, которые под этим светом будто бы разрезали не только лунный свет, но и пролетающие вдоль них клубы пыли. Но самым занимательным оказалось лицо, на котором художник умудрился запечатлеть настолько правдоподобный ужас, что даже сотрудники машиностроительного отделения ФТК начали что-то подозревать и оглядываясь по сторонам искать источник этого ужаса, будто бы он был до сих пор здесь, а не в воображении скульптора.
Крик ужаса пронзил уже цех в этом мире, а не среди воображаемой картины, когда люди обойдя статую увидели, как из глаз её текут пурпурные слёзы, падая на пол и с отвратительным шипением создавая новые кристаллы, от которых шёл непонятный, но совершенно неприятный запах. Будто бы чего-то сладкого и одновременно с тем жжёного. Это была далеко не простая статуя.
Глава I. Оберсекретарь магического следствия
Штатный город Фемрис стоял на ногах, кажется, уже несколько часов – ещё даже до того, как первые лучи солнца окрасили его своим предрассветным сиянием. И в центре, и на его широких мостовых, и особенно по его окраинам кипела самая, что ни на есть, жизнь: сновали сонные клерки, только и думающие о том, насколько им не хочется на работу в н-ный день подряд, брели уставшие после ночной смены рабочие, рассчитывающие, что их ближайший четырёхчасовой сон позволит им набраться достаточно сил, чтобы вновь приступить к работе без таких опозданий, как вчера, а утренние экипажи, самоходные и лошадные, развозили засидевшихся по чужим домам аристократов и «золотую молодёжь». Даже у них в славном штатном городе уже с утра были свои дела.
Стоило в этот час только взобраться на какой-нибудь из высоких балконов заспанному художнику, и он мог бы поклясться, что нарисованная им картина была бы исполнена будто бы лишь в классических жёлтых, маслянистых тонах – она бы всё равно передавала столько красок жизни, что на одно лишь её изучение могли бы уйти годы, если не целые десятилетия, выискивая в просыпающемся городе все его детали, контрасты и тайные умыслы. Впрочем, подобные мысли явно тонули в общем потоке мыслеобразов тех людей, что, находясь в этом общем потоке и столпотворении, расходились по своим делам без задних мыслей о великом и масштабном. Для них это был привычный вторник.