Он пропустил мое последнее замечание мимо ушей. Наверное, был согласен: дело странное.
– Вы знаете круг их общения? Может ей кто-то помогать?
Я вдруг улыбнулась:
– Нет, я не в курсе Марысиных связей. Вам не кажется, что даже как-то неприлично спрашивать такое у бывшей жены?
– Вы не производите впечатления человека, способного страдать после развода в течение десяти лет.
Я пожала плечами:
– Я и не страдаю. И не радуюсь, сообщаю на тот случай, если вы собираетесь меня в чем-то обвинить. Феликс был очень властный, подавлял меня. Это у них семейное, он унаследовал строительный бизнес от деда. Я почувствовала облечение, когда мы расстались.
– Вы бывали в этом доме после развода?
– Нет. Но помню, где разжигается камин, – намекнула я. – В такие зябкие вечера как этот очень приятно сделать что-нибудь теплое.
Зря старалась. Майор не понимал даже таких явных намеков.
– И я представления не имею, где сейчас Марыся. Вообще, где она может быть. Вряд ли у нее за это время появились какие-то друзья. Знаете ли, ее не очень… любили.
– Кто?!
Я пожала плечами:
– Да все. Кроме Феликса, конечно. Он ее обожал. Ну, и Ника относилась душевно. Но она ко всем так относится. Чистый ангел.
– А Ника…
– Да жена деда Феликса, Вероника. Так сказать, прабабушка Кристи.
– Все так запутано. Почему… так сказать?
– Потому что, во-первых, Феликс был ее приемным внуком. А, во-вторых, даже если он был родным, Марыся была беременна до знакомства с Успенским. Она предъявила девочку после свадьбы, а до тех пор где-то скрывала. Никто не догадывался ни о чем, пока Марыся вдруг не притащила младенца. Странно, да? Можно я разожгу камин?
– Но откуда вы это знаете?
– С тех пор как я жила здесь, обстановка мало изменилась. Так что, поверьте, прекрасно помню, как его разжечь.
– Да я не про камин. Черт с вами, разжигайте. Я про девочку… Откуда вы все это знаете? И почему так уверены…
Я встала, не торопясь подошла к камину. На секунду обернулась, чтобы небрежно бросить:
– Потому что именно я привела Марысю в этот дом десять лет назад.
Глава 2. Всегда накануне Самайна
Месяц спустя
Кондратьев говорит, что не знает ни одного человека, кроме меня, который с таким нетерпением ждет этого времени года. И в самом деле, сколько себя помню, меня всегда охватывал необъяснимый восторг перед леденящим дыханием вечности. А в безнадежной тьме между осенью и зимой она чувствуется как никогда прежде и после. Все последнее, все застывшее перед умиранием. Перевернутое черное небо, а в нем – огромная луна, которой больше не мешают пышные кроны, победно нависает над миром, и обжигающая до хрусткости прелесть первых морозов. В наступающей зиме я всегда слышу едкий запах времени.