Кит сунул в карман мой телефон и вышел.
На столе лежала старая коричневая папка с завязками-тесемками. Классическое такое древнее дело, проявленное сквозь десятилетия.
Почему документы все еще не отцифровали, мне было совершенно непонятно. Может, руки не дошли, может, кто-то целенаправленно старался навсегда забыть этот старый висяк. Всякое бывает. Тем более уголовное дело быстро закрыли за отсутствием состава преступления. Мужчина умер от инфаркта, жена и дочь исчезли. Сколько же дел перелопатил Кондратьев в архиве, прежде, чем извлек на свет божий эту папку? Я искренне пожалела Кита.
Пыль времени – я почувствовала, что это такое, перебирая пожелтевшие страницы. Будто действительно само время щекотало подушечки пальцев пережеванной трухой. Событий, сезонов года, судеб. Она все перетерло впавшим старческим ртом, а крошки старательно собрало и упаковало в эту старую папку.
Дело семьи Кейро.
Тридцать лет назад… Мне тогда было… Года полтора-два. Может, я еще и ходить-то не умела. Кто помнит? Чувствовала сейчас я одно: какой-то необъятный океан между тем временем, которое для меня оставалось темным пятном небытия, и нынешним.
У времени много ипостасей: то безбрежный океан, то сморщенная старуха, перемалывающая вставной челюстью в труху все, что попадается на зуб.
Итак, тридцать лет назад в дежурную часть поступил вызов. Улица Ефима Летяги, дом восемь, квартира сорок восемь. Звонили соседи, которые проснулись среди ночи от шума. Голосов они не слышали, но что-то в квартире падало, звякало и, кажется, летало. Так и было записано со слов свидетелей: «кажется, летало».
Дверь в квартиру оказалась открытой, в нее до приезда оперативников заглянул один из соседей. «Артурыч лежал весь белый, как снеговик», – читала я его показания. «Я сразу понял – не живой. Детские вещи валялись по коридору, будто Лейка девочку пыталась одеть, да не успела. Так все побросала, когда убегала». Соседи, кстати, подтвердили, что исчезла детская искусственная шубка, в которой постоянно видели девочку, гуляющую с Лейлой во дворе.
Ее так звали, исчезнувшую женщину. Лейла Кейро.
Я листала протоколы допросов, большую часть написанных от руки так себе почерком, да еще и торопливым. Разбирать его было трудно, я чувствовала, как начинает ломить виски и накатывает раздражение. Наверное, все вместе – трудноразбираемые допросы и невидимая пыль – вызвало эту внезапную головную боль.