– Но это же не дело! – воскликнул я. – Это все равно, что сбежать с поля боя!
Отец гневно сверкнул глазами, но потом устало кивнул.
– Все так, Сергунь. Сбежал я. Ты уж прости старика.
И таким беспомощным он мне в этот момент показался, что мне стало его жалко. Я подошел и обнял его.
– Ничего, бать. Все нормально. Не переживай, еще вернем тебе веру в партию. Не только же товарищ Сталин в ней состоит.
Тот лишь кивнул согласно, но видно было, что приободрился. Уже хорошо. После этого он вроде перестал на меня волком смотреть. Даже общаться начали больше, но в основном на бытовые темы.
Как и говорил, Михаил Ефимович вытянул меня на поход по заводам. Это случилось в середине декабря. Мы приходили с ним на предприятие и для начала шли к рабочим. Если нас пыталась остановить охрана, я «прикрывался» распоряжением товарища Сталина – подготовить законы для перехода на новый рабочий день. Срабатывало безотказно. И уже в ходе разговора с рабочими к нам прибегал новый директор завода. Всех старых, как и сказал на Пленуме Иосиф Виссарионович, сняли с должностей. Но вот новые директора пока не сильно поменяли график работы, о чем нам и рассказали сотрудники предприятий.
– Задерживаемся после работы, – делился столяр мебельной фабрики, – иногда на час, а иногда и до трех часов доходит. В профсоюзе лишь руками разводят. Говорят, докладную написали выше, а там – молчок.
– Да что толку-то? – вмешался его напарник. – Норму нам никто не сократит. Положено выдать сто шкафов, да сто двадцать кресел в месяц – в лепешку расшибись, а сделай! Мы бы и сделали, но знающих мастеров не хватает! За новичками глаз да глаз нужен – чтобы брак не произвели. А таких мастеров: я, да Степаныч. И все!
Рабочий, который нам первый отвечал, согласно покивал.
Получается, тут вопрос не только в самодурстве начальства, но и в нехватке квалифицированного персонала. Это тоже как-то надо отразить в законе будет. Чтобы не только «кнут», но и «пряник» был. Повысил квалификацию, стал производить больше – тут тебе и оклад выше, и грамота или еще что. Не обязательно деньги, но что-то ощутимое для рабочих, чтобы было стремление учиться.
Через два дня после памятной встречи с товарищем Сталиным, меня вызвал к себе ректор Удальцов. Я очень удивился этому, но ровно до момента, пока не явился в кабинет Ивана Дмитриевича. Кроме него в кабинете сидел мой декан и еще один мужчина – гладковыбритый, с короткими, зачесанными на один бок волосами и круглыми очками на носу. Взгляд у него был пронзительный «прокурорский», словно он уже в чем-то хотел меня обвинить.