Октябрь – ноябрь 1928 года
Как бы ни был я измотан, но переживания, что Михаил Ефимович из-за не знания, с кем именно я повстречался, может влипнуть, заставили меня снова одеться.
– Сереж, ты куда? – всполошилась опять мама.
– До друга сбегаю и назад, – крикнул я уже с лестничной площадки.
По ступенькам вниз я спускался быстро, перепрыгивая их через одну. И выходя на улицу, нос к носу столкнулся с Михаилом Ефимовичем! Миг ступора у нас обоих прервался облегченным выдохом мужчины:
– Не обманули…
– А я к вам… – брякнул я в ответ, не зная, как реагировать.
Тот лишь улыбнулся на мои слова и сказал:
– В дом пригласишь?
– Да, пойдемте.
В квартиру я возвращался уже неспешно. По пути Михаил Ефимович рассказал, как в редакцию прибежала моя мама с Настей за ручку, и испуганно показала ему мою записку. На ее вопросы он обещал ответить позже, а сам тут же ринулся «вызволять меня из рук ОГПУ». Но в здании управления его завернули, сказав, что я уже доставлен обратно домой. Это видимо напарник Савинкова был, потому что назад мы возвращались с ним вдвоем, а никто иной обо мне в ОГПУ сейчас наверно и не знал.
– Видишь, прав я оказался! – говорил товарищ Кольцов. – Есть у кого-то из директоров там родственник. Даже удивительно, что тебя так сразу отпустили. Или ты бумагу какую подписал? – с подозрением посмотрел он на меня.
– Нет, ничего я не подписывал. А дело не в родственниках. Со мной товарищ Сталин захотел поговорить.
Михаил Ефимович чуть не споткнулся, резко остановившись. Круто повернувшись ко мне, он ошарашенно окинул меня взглядом.
– Не шутишь, – пришел он к выводу. – И о чем вы говорили?
– Рассказал, все как есть, – не стал я упоминать про тему коллективизации.
– И что товарищ Сталин?
– Сказал, что интересный я человек и отправил домой.
А ведь действительно, ничего конкретного про мою статью Иосиф Виссарионович так и не сказал. Ни запретил мне работать в этом направлении, ни одобрения я от него не услышал. Что бы это значило?
Кольцов вон тоже озадаченный стоит.
– Что сам думаешь? – прежде чем давать какой-то совет, спросил он меня.
– Буду продолжать работу.
– Уверен? – пытливо посмотрел он на меня. – Интерес ты к себе уже вызвал. Товарищ Сталин, человек жесткий. Если ему не понравится твоя работа, можешь в ссылку отправиться.
О расстреле Михаил Ефимович не говорил. Наверное, даже не допускал такой мысли. Может из-за того, что мне мало лет по его мнению, а может потому, что термин «враг народа» еще не укоренился в обществе. Хотя его уже использовали.