Плохо стало Азирафаэль, чего с ней тоже не случалось уже давненько. Она отодвинулась от книги так медленно, как отодвигаются от мухи, одновременно пытаясь дотянуться до мухобойки.
Слова Кроули. Те, что он сказал, когда они наблюдали со стены, окружающей сад Эдема, за битвой Адама со львом.
– Невозможно, – в полный голос отчеканила Азирафаэль.
В одном этом слове сконцентрировалось все отрицание, какое когда-либо человек выражал по отношению к Всевышнему на протяжении многих тысяч лет. Но сейчас это отрицание было адресовано их истории. А Азирафаэль теперь не сомневалась, что вся эта книга – именно «их» история.
История их Соглашения.
Чья бы ни была эта шутка, чувством юмора он явно не обременен.
Азирафаэль не без труда поднялась из-за стола, швырнула на него перчатки и заходила туда-сюда.
– Мы водили их за нос несколько тысячелетий, говоришь… Тогда откуда взялось это? Если им было выгодно – кто бы это ни был – закрывать на нас глаза… Но о какой выгоде вообще может идти речь?..
На улице погасли фонари, и ненадолго воцарились предрассветные сумерки. Азирафаэль медленно ходила по магазину, между книжных полок, мимо заваленных книгами столов, и чем дольше думала об одной из них, лежащей в гордом одиночестве у окна, тем больше убеждалась, что ее необходимо запрятать куда подальше и никогда-никогда к ней не прикасаться, будто это была египетская Книга Мертвых. И теперь ее безотчетный страх с некой абстрактной ситуации переключился на вполне реальный предмет. Если конкретнее, на формат этого предмета.
История их Соглашения стала книгой. А любая книга имеет свой конец.
Если бы этот факт не притянул к себе весь фокус ее внимания, Азирафаэль скорее всего почувствовала бы необычное жжение в груди, напоминающее уколы раскаленной иглой.
Кроули с самого утра почувствовал, что этот день пойдет псу под хвост. Почувствовал ровно с того самого момента, когда разлепил глаза в полпятого утра. Само по себе не очень благоприятное начало дня.
Но если говорить совсем откровенно, осознание этого пришло к нему еще вчера вечером, поскольку случилось именно то, что предвещала Азирафаэль.
Едва переступив порог своей модернистской квартиры, и слегка пошатываясь от выпитого вина, Кроули почувствовал запах паленых волос и чуть было не застонал от досады. Единственного, кому мог принадлежать этот поистине индивидуальный аромат, он нашел в своем кресле, стилизованном под трон. (А может это и правда был трон. Кроули приобрел его настолько давно, что помнил только безумного инженера-пиромана, которому передал рецепт нетушимого огня.) Кроули заглянул за спинку кресла с опасливой брезгливостью, с какой обычный человек заглядывает в мышеловку, от которой уже начал исходить запашок тухлятины.