– Ань, ты скоро? – послышался обеспокоенный голос ее мамы из кухни, проникающий сквозь дверь, словно далекий отголосок. – Завтрак стынет, и кофе уже, наверное, совсем остыл.
Аня с огромным трудом поднялась с постели, чувствуя, что все мышцы ее тела как будто налились свинцом, а голова гудит, как рой рассерженных пчел. Она прошла в ванную комнату, как во сне, посмотрела на свое отражение в зеркале, и тут же с отвращением отвернулась, не желая больше видеть ту усталую, измученную женщину, которая смотрела на нее с такой безнадегой. Усталое, бледное лицо, потухший, лишенный всякой искры взгляд, темные, синие круги под глазами, выдававшие бессонные ночи, проведенные в бесконечном ворочании в постели. Она больше не узнавала себя. Казалось, что за последние месяцы, за время, проведенное в этом бесконечном круговороте работа-дом, она превратилась в бледную, бесцветную тень той жизнерадостной, энергичной девушки, которой когда-то была, которая любила смеяться, мечтать и строить планы на будущее.
– Доброе утро, мам, – сказала она, стараясь придать своему голосу бодрости, которой не чувствовала ни капли, стараясь казаться нормальной, хотя внутри все кричало и протестовало.
– Доброе, – ответила мама, глядя на нее с явным беспокойством, с таким выражением лица, как будто смотрит на больного человека. – Ты сегодня какая-то совсем… не знаю… грустная? И бледная, точно полотно. Что-то случилось, Анечка? Может, заболела?
– Нет, все в порядке, – ответила Аня, как будто заученную фразу, автоматически, натягивая на лицо дежурную, искусственную улыбку, которая больше походила на гримасу.
– Ты же знаешь, что меня не обманешь, – настаивала мама, скрещивая руки на груди, и глядя на нее пристально и обеспокоено, – что-то явно не так. Ты совсем перестала улыбаться в последнее время, да и глаза у тебя какие-то… потухшие. Работа? Опять засиживаешься допоздна?
Аня тяжело вздохнула, чувствуя, что ей уже не хватает сил притворяться. Мама, как всегда, была слишком проницательной, способной видеть ее насквозь, читать ее как открытую книгу, даже когда она сама пыталась обмануть себя.
– Работа… да, – наконец призналась она, отводя взгляд в сторону, чтобы не видеть мамину тревогу, – все как-то… запуталось. Я больше не понимаю, зачем я там. Все одно и то же, каждый день. Ничего нового, ничего интересного. И дома тоже как-то все… не то. Я будто живу не свою жизнь, а какую-то чужую.