Том улыбнулся, смотря вдруг на Элисон по-другому. Он наклонился, чтобы оказаться с ней на одном уровне, коснулся красной щеки.
– Иди прогуляйся. Завтра тебя ждет сложный день. Может, тебе кажется, что это просто, но нет. Копаться в чужих судьбах, читать о душах, что умерли…
– Я справлюсь, Купер.
Элисон вышла и хлопнула дверью. Она не помнила, как добралась до конца коридора и рухнула прямо на пол, веря, что там ее никто не найдет. Наивно – но что поделать? Именно эта глупая наивность заставила ее сердце стать черствым и перестать верить в людей.
Она никогда не любила. Факт. Но как же она желала этого! Ощутить эти мойровы бабочки в животе, понять, каково это – когда тебя любят, о тебе заботятся. Дарить заботу и нежность в ответ… Но, похоже, кто-то в Зазеркальном отделе накосячил, и ее душу лишили возможности любить. Хотя стойте… Когда Элисон родилась, в Зазеркалье еще правила мойра. Вот кого надо винить за то, что Элисон не умеет любить.
Она зажмурилась, понимая, что нет смысла кого-либо винить, что она так и не сумела пустить кого-то в душу. Жизнь не раз показывала, что люди думают только о себе. Элисон предавали подруги, бросали, смеялись за спиной… Она всегда оставалась одна.
Элисон выругалась, нервно расчесывая метку на левом запястье, осознавая наконец, что умерла. Все. Финальная станция. Конец. Никакого больше шанса. Надежды.
Конец.
Финита ля комедия.
Хотелось орать. Разбить что-нибудь. Но она только всхлипывала, закрыв рот, чтобы сдержать истерику. Душа разбивалась на осколки, а Элисон ненавидела себя так сильно, что хотелось перерезать мойровы вены. Зачем она согласилась? Почему не пошла дальше? Зачем ей эта вторая жизнь? Она и первую свою ненавидела…
– Знаю, это тяжело.
Элисон вздрогнула, стерла слезы, понимая, что уже поздно: Каспер увидел ее слабость. Да и красные глаза и нос отлично подтверждали истерику.
– Меня не нужно поддерживать.
– Зря ты так.
Каспер сел на пол, прижался спиной к холодному камню. Какое-то время они сидели молча, и Элисон была благодарна за это, ведь не была готова обсуждать историю своей печальной жизни и смерти.
– Давно ты тут? – тихо спросила она, когда слезы высохли, а душевная боль немного утихла.
– Пять лет почти.
– Кто-нибудь остался?
– Мой тебе совет: не спрашивай никого тут о прошлом. Захотят – сами расскажут. Тут… умело выбирают кандидатов.