– Не думаю, что ваш племянник захочет со мной делиться чем-то личным.
– Не сразу, но уверен, ты сможешь его разговорить.
Офелия задумалась, взвешивая риски, и некоторое время спустя честно призналась:
– Он меня пугает…
– Гамлет не опасен! Он резок и упрям, однако, уверяю, к насилию не склонен, – поручился Клайв.
– Но в Англии подрался, – припомнила Офелия.
– Так дело молодое! Он назло. Чтобы меня и мать свою задеть. Да и Лондон с первого дня невзлюбил, всё твердил, что его сослали. В той драке серьёзно пострадало лишь окно, и, возможно, самолюбие того, кому племянник нос расквасил, не больше.
– Не знаю, – тяжело вздохнула Офелия. – Он так смотрел сегодня, будто я ему дорогу перешла.
– Он на всех так смотрит, говорю же: весь мир – ему враги. Но ладно, понимаю, я слишком многого прошу.
– Я поговорю, – внезапно согласилась Офелия. – Во всяком случае попробую…
Ближе к вечеру, так и не дождавшись Адмона, Офелия решила последовать совету Клайва и прогуляться по пирсу.
Дом был возведён на прибрежье небольшого озера, по одну сторону которого возвышалась холмистая гряда, плавно переходящая в извилистую полосу лиственного леса, а по другую болотистая заводь, густо заросшая острой осокой и воздушным тростником.
Солнце медленно опускалось к линии горизонта. Мягкий вечерний свет скользил по лазурной глади, делая поверхность почти зеркальной. Тени деревьев, протянувшиеся вдоль противоположного берега, придавали краям водоёма глубину. А небо, отражённое голубовато-лиловым полотном, подсвечивало туманную дымку, уже пустившую свои седые щупальца по воде.
Ступив на деревянный настил пристани, приветливо скрипнувший под ногами, Офелия направилась к пирсу, разглядывая старую лодку, привязанную к одному из столбов. Её выкрашенное ярко-синей краской дно местами облупилось, на вёслах виднелись засохшие ошмётки тины, создавая странный узор, а не первой свежести спасательный жилет, слишком долго лежащий без дела на скамейке, был сплошь усеян пятнами и разводами, оставленными дождём. Лодка плавно покачивалась и легонько билась кормой об опорную сваю, хотя озеро казалось совершенно неподвижным.
Дойдя до оконечности пирса, Офелия сбросила обувь и села на краю настила, свесив вниз ноги. Ступни воды не касались, но лодыжки лизнул прохладный ветерок. Поверхность озера переливалась бликами: то мрачно зелёными, как глаза Адмона, когда он злился, то нежно-золотыми, как веснушки на его щеках, местами покрываясь рябью устроенной оравой водомерок.