А еще была война. Долгая и непонятная, убившая многих и уничтожившая значительную часть культурного наследия, но не сделавшая мир лучше, чище или свободнее. А может быть это было несколько войн? Кто теперь вспомнит. Правда после них исчезли государства в привычном понимании, но едва ли и это было благом.
А еще был ИИ, искусственный интеллект, или те големы, которые назывались этим словом. Машины были слишком дороги, чтобы заменить физический труд, но достаточно дешевы, чтобы заменить большую часть врачей, учителей, архитекторов. Бедные ходили в школы, где их обучали машины, жили в домах, построенных машинами и лечились у машин. Они слушали музыку, созданную машинами, машины же их погребали. У богатых были элитные педагоги, композиторы, актёры, доктора, их дома строили настоящие каменщики и даже эпитафии на их могилах были написаны настоящими поэтами.
А еще богатые очень хотели обмануть смерть. Они искали средства против нее в своих стареющих клетках, пытались заставить их делиться снова и снова. Но в результате создали только еще несколько новых болезней, мафиозных групп и городских легенд. А планета тем временем становилась беднее и беднее. Ее ресурсов уже не хватало на удовлетворение желаний постиндустриального общества, хотя население и сокращалось уже не первый десяток лет.
Потом была вера Молчальников. Или ересь. Смотря с какой стороны на нее посмотреть. Они отказывались не только от социальных сетей, блогов, мобильных устройств, но и от простого разговора, если не считали, что этот разговор заставит собеседников думать, если он не создаст чего-то нового. Молчальники считали, что язык дан человеку не для бытового общения, сплетен, засорения эфира, “ноосферы” суетной ерундой. Для этих целей достаточно и того, считали они, чем обладают животные: звуки, жесты, позы, запахи…
Язык, Логос, полагали Молчальники, дан человеку как инструмент творения, созидания нового, нелинейного. Язык – слепок с мышления, который дан человеку, чтобы изобретать и давать названия все новым и новым своим творениям. Язык не система, а средство разрушения и созидания систем. Так думали они.
Конечно, их не преследовали открыто, но они в новой реальности стали тем самым единственным меньшинством, которое можно было подвергать остракизму без риска нарваться на иск. Прежде всего потому, что сами представители этого меньшинства последними узнавали о словесной агрессии в свой адрес, если вообще узнавали. Молчальники стали новыми Неприкасаемыми, новыми христианами в Риме без болезненных последствий для большинства, которому ненавидеть всегда легче, чем думать.