Адвокат Серватиус, защищавший в 1945–1946 гг. Заукеля (а в 1961 г. – Эйхмана), настолько хорошо понял новый «дух времени», что в сентябре 1949 г. безапелляционно заявил: «Нюрнберг – это возврат к варварству»[77]. В аналогичном духе высказывался влиятельный епископ евангелической церкви Дибелиус: «Для нас неприемлемо то, что русский выступает в качестве обвинителя. Нюрнберг не является воплощением всемирной совести»[78].
Денацификация, провозглашенная союзниками и призванная изолировать активных национал-социалистов и их пособников, была попыткой одним ударом покончить с чумой ХХ в. В советской оккупационной зоне военных преступников достаточно быстро арестовали и предали суду, и в 1948 г. меры по денацификации были поспешно объявлены завершенными. В западных зонах процедуры антифашистской чистки нередко превращались в фарс. В печати второй половины 1940-х гг. задачу денацификации нередко сравнивали с мифической чисткой авгиевых конюшен, но, с сожалением констатировал позднее немецкий публицист Ральф Джордано, «послевоенная Германия не располагала ни Гераклом, ни мощным потоком воды»[79].
Многие из тех, кто был уволен со службы или осужден, разными путями уходили от возмездия и вновь оказывались на поверхности. Это касалось прежде всего промышленников, судейских чиновников, медиков, университетских профессоров. В одном из первых официальных выступлений канцлер Аденауэр именовал антифашистскую чистку источником «множества бед и несчастий»[80].
Обновление идейно-политических установок исторической науки, пересмотр ее косных традиций являлись необходимым компонентом демократического переустройства Германии. Такого обновления, однако, не произошло. Следствием краха Третьего рейха была идейно-политическая дезориентация, коснувшаяся представителей всех поколений. Об этом говорил, выступая перед студентами Тюбингенского университета, профессор Рудольф Штадельман: «Мы сбились с дороги в темном лесу… Мы ввязались в неведомую авантюру, потому что мы не могли себе представить, как все это будет развиваться»[81].
Летом 1947 г. еженедельник Die Zeit констатировал, что тогдашнюю социально-психологическую ситуацию определяло «вытеснение прошлого из коллективной памяти», осуществлявшееся под девизом: «Мне не к чему знать обо всем этом, у меня совсем иные заботы»