– Ну все, Николай Игнатьевич, хватит, – раздраженно выдохнул доктор, устав от того, что мужчина лезет ему под ремень, – сам справлюсь.
Николай Игнатьевич только фыркнул, но ремень отпустил.
Кое-как закрепив непослушные заброды, доктор вытащил из кармана джинсовки фонарик – теперь он был его постоянным спутником – и шагнул за порог.
– Дождем пахнет, – тихо сказал Иван Александрович.
Тут же, будто отвечая на его слова, над головой громыхнуло и полилась вода. И не просто мелкая морось, какая лила весь день, а самый настоящий ливень с грозой.
– Рыбаку дождь не помеха! – хохотнул Николай Игнатьевич, шлепнув ладонью по плечу доктора, – пойдемте.
***
Проклятый дождь. Фонарик высвечивает бурлящие лужи. Зачем-то я еще выискиваю места почище и посуше, хотя голова моя и вся одежда насквозь промокли. Игнатьич сам-то в плащике каком-никаком, сволочь, как знал. А днем казалось, что жизнь налаживается и разговор с начальством мог выйти лучше, если б ты, Ваня не орал, как Ромкина надрезанная свинья. Надо будет проверить госуслуги, может, ответ пришел.
– Дождь не дубина, не убьет! – подбадривает Игнатьич, топая впереди, – Будет дождик, будут и грибки; а будут грибки, будет и кузовок!
От обилия народного фольклора хочется нажать на паузу и отдышаться, но я просто машинально продолжаю идти за сутулым проводником с тусклым фонариком сквозь дождь. Сколько мы идем? Кажется, бесконечно. За это время в городе я бы дошел до магазина и вернулся обратно, а тут… Оборачиваюсь, вылавливаю фонариком здание медпункта, из которого только что вышли – вот оно, буквально в пяти-шести метрах. Ноги, чувствую, разотру в кровь.
Иду дальше молча. Хотя бы они сухие. В доме обогреватель есть.
«Который от электричества работает, Вань», – перебиваю сам себя в голове.
– Когда свет дадут, Николай Игнатьевич?
– Горыныч супостат!
– Чего?
Странный этот Николай Игнатьевич, старик и не старик. Чушь какую-то несет.
– Какой Горыныч?
– Я говорю, генератор барахлит на подстанции! – кричит сквозь дождь Николай Игнатьевич.
– Да нет! Я точно слышал про Горыныча!
– Глухой не услышит, так прибрешет! – рассмеялся Николай Игнатьевич, но лицо осталось серьезным.
Как у того трупа. Вот такой же дождливой осенью привели нас, стайку первокурсников, в морг и оставили с трупом наедине поразмышлять о ценности человеческой жизни. В свете ламп тот труп был бледно-голубого цвета и походил на почтальона Печкина из мультика, так и хотелось ему напомнить его же фразу «его надо в поликлинику сдать для опытов». Допрыгался?