Глава 10
Я жалуюсь на Лангиуса за столь безудержное укорение. Но кроме того, что это долг философа. Также попытка опровергнуть вышесказанное, а также обязательное отношение и любовь к отечеству.
Эта первая перепалка показалась мне горькой. Прервав ее, я сказал: «Что это за недостаток сдержанности, нет, свирепости в вашей речи? Вы так набрасываетесь на меня? Я бы справедливо свел тебя с Еврипидом:
не заражай и без того больного.
Ибо я и так отягощен несчастьями».
Лангий, смеясь, сказал: «Ты ждешь печенья или чего-нибудь сладкого? А ведь совсем недавно ты просил нож и огонь. И правильно. Ведь ты слушаешь философию, Липсий, а не флейтистку. Идея состоит в том, чтобы научить, а не заманить: принести пользу, а не угодить. Чтобы ты стыдился и краснел от бед, а не смеялся: чтобы ты испытывал угрызения совести, а не радовался. «Дело философа – медицина», – как однажды провозгласил Руфус, в которой люди собираются вместе ради здоровья, а не ради удовольствия. Врач не уговаривает, не льстит, а пронзает, прокалывает, скребет и смывает душевную грязь раздражающей солью рассуждений. Поэтому, Липсий, не жди от грядущего роз, кунжута и маков, а жди шипов и кинжалов, полыни и уксуса». В ответ я сказал: «Но Лангий, если можно так выразиться, ты поступаешь со мной неправильно и недоброжелательно, и ты не бросаешь меня, как хороший боец, допустимым приемом, а ставишь мне подножку хитростью. Вы утверждаете, что я скорблю об отчизне неискренне, не ради нее самой. Так ли это? Нет. Ибо даже если я соглашусь с тобой (ведь я поступаю честно), что в этом есть какая-то доля уважения к себе, то все же не только к себе. Ибо я скорблю, Лангиус, и скорблю, в частности, о своем отечестве. И я буду скорбеть, даже если его гибель не повлечет за собой моей гибели. С полным правом. Ведь мое отечество – это то, что приютило меня, согрело и накормило. По общему согласию, это мой самый неприкосновенный и древний родитель. Но вы предоставляете мне весь мир в качестве отечества. Кто же это отрицает? Но ведь и вы признаете, что, помимо этого великого общего отечества, есть и другое, более определенное и особое, мое отечество, с которым я теснее связан неясными узами природы. Если вы не думаете, что не существует силы притяжения и тяги к родной земле. Сначала мы лежали на ней телом, стояли на ней ногами; мы дышали ее воздухом; на ней плакало наше младенчество, на ней играло наше детство, на ней воспитывалась наша юность. Здесь небо, реки, поля, знакомые нашему взору, здесь длинная вереница родных, друзей, товарищей, здесь столько притягательных радостей, которых я тщетно искал бы в другом месте земли. И это не тонкая нить мнения, как вам хочется казаться, а крепкие оковы природы. Обратитесь к животным: посмотрите, как звери любят и признают свои норы, птицы – свои гнезда. Самой рыбе в великом бесконечном океане приятно наслаждаться своей частью его. Чего уж говорить о людях, которые, даже будучи воспитанными варварами, так привязаны к родному клочку земли. Поэтому, каков бы ни был человек, он без колебаний готов умереть за него и в нем. Итак, Лангиус, я не следую и не соглашаюсь с твоей непреклонной и новаторской мудростью, а следую за Еврипидом, который истинно утверждает Все любят свое отечество по принуждению.