– он утряс разразившийся скандал, который вполне мог похоронить репутацию Уэст-Ривера, всегда прежде державшего марку уважаемого в Соединенном Королевстве заведения.
– Да и не нужно ничего делать, – добавляю сдавленно. – Я заслужила это.
– Никто не заслуживает такого обращения, Беатрис.
– Я, я заслуживаю! – говорю и бью себя в грудь, сдерживая стоящие в глазах слезы. – Я сама натравила на себя их гнев, сама виновата…
Рори встает, находит полотенце. Он садится ближе, вытирает им мое заплаканное лицо, затем сушит словно обгрызенные зверем волосы. Осторожно потрогав их неровные кончики, он спрашивает:
– И что будешь с этим делать?
Молча встаю и, немного прихрамывая, начинаю рыскать по его комнате в поисках ножниц. Когда нахожу их, протягиваю Рори и безапелляционно заявляю:
– Постриги меня.
– Что?! Но я не умею…
– А я тем более. Черт возьми, Рори, не будь слюнтяем! Давай же, просто подровняй их, ты же художник. Твоя рука всяко верней, чем моя, я вся дрожу…
Абрамсон стягивает со своей постели одеяло и накрывает мои плечи. Затем ставит меня напротив круглого зеркала у двери и принимается за дело. Сначала нерешительно, а затем все смелее он состригает неровные пряди, и они падают на пол одна за другой. Я с безразличием смотрю на свое отражение, доверившись его шустро снующим вокруг головы рукам. Когда Рори заканчивает, на меня из зеркала смотрит совсем другой человек: чуть асимметричное удлиненное каре делает меня старше и как будто опаснее. Новая Би выглядит живой и не такой беззащитной, как раньше. И мне это нравится.
– Ну вот, надеюсь, ты не захочешь убить меня, как тех парикмахеров, которые обычно отрезают больше, чем им показываешь.
– Спасибо, Рори. Так намного лучше. Давно надо было отрезать их к хренам собачьим.
Я ловлю взгляд Абрамсона в отражении. На меня впервые за долгое время смотрит человек, а не хищник. Как жаль, что Рори не знает, какая я на самом деле… Если бы он только знал чуть больше, то ни за что не пустил бы на порог своей комнаты, не смотрел с немым обожанием и не спасал от Филлипса в Аттическом коридоре. Он дал бы мне утонуть в пороках, а портреты разорвал на мелкие кусочки.
Но я не скажу ему, нет, чтобы эти благородство и теплота не погасли в его глазах. Чтобы хоть у кого‑то здесь не зияла черная дыра внутри и не засасывала остальных.