, и мне до́лжно бы собрать его осколки, дабы выдержать последний год.
Скрепя сердце я киваю и говорю:
– Хорошо, тетя Мариетта, я больше вас не побеспокою этой просьбой. Я сама стану пираньей.
Тетя натянуто улыбается, являя мне высшую степень благосклонности. Наполняет новый бокал и поднимает его, до смешного становясь похожей на юного Вакха с картины на стене.
– Другое дело, дорогая. Захвати весь аквариум, Беатрис. Стань в нем королевой.
Стоит ли уточнять, что никакой королевой я и близко не стала? Разве что королевой-неудачницей. Пираньей с откушенным хвостом и беззубой пастью.
«Директору Остину Хайтауэру от…»
Не прошло и трех месяцев после разговора с тетей, как я, глотая слезы, снова и снова выцарапываю на бумаге позорное прошение на имя директора. Мысленно я адресую письмо и Мариетте Чейзвик, которую заверила, что все выдержу и не посрамлю имени. Где же моя храбрость, где выдержка?..
«…прошу освободить меня от занятий…»
Нет, все не так. Резким движением сминаю лист в ком и выбрасываю в мусорное ведро под столом. Бесполезно. Безнадежно. До тошноты трусливо.
Директору попросту нет до нас дела. Хайтауэру интересны лишь запах денег и престиж академии, который, несмотря ни на что, должен оставаться непогрешимым. Он и слушать меня не станет, сколько бумагу ни марай. Наш психолог, мистер Падалеки, с октября на больничном после операции, а значит, и он мне не поможет.
А затем меня осеняет. Амалия Хартбрук!
Уж наша чуткая хаусмистресс [2] не оставит меня в этой беде, правда? Ее задача – наблюдать за паствой и вести ее по праведному пути. Так не проще ли достучаться до той, чьи глаза не закрыты шорами?
Я вновь склоняюсь над бумагой и выписываю набившие оскомину слова, меняя только имя в начале прошения. И имя это разжигает во мне огонек надежды.
Позади хлопает дверь, и я машинально прячу листок в блокнот.
– Ну в столовке и очередь сегодня! Думала, пока доберусь до съестного, умру от голода. Будешь круассан? Ты какая‑то бледная…
Ханна Дебики, соседка по комнате, окидывает меня любопытным взглядом, как будто знает, что совсем недавно произошло в женском туалете. Если она и ждет каких‑то признаний или жалоб, то ничего не получит. Я еще не знаю точно, не ее ли руки копались в моем ящике, и потому не решаюсь посвящать во все подробности своих приключений.