– Даже не надейся! – жёстко отрезала она. – От такой домработницы только и жди что беды в доме. Все равно как от девятибалльной волны на море по шкале Бофорта. Неряха, нахалка, грубиянка! И, кроме того, слишком послушная воле хозяина. – Она презрительно усмехнулась и многозначительно спросила: – Надеюсь, пояснять не надо, что я имею в виду?
Никто из присутствующих не настаивал. Вера, показывая глазами на нотариуса, с укоризной воскликнула:
– Мама!
А Юрков, идя на попятную, равнодушно заметил:
– Следовательно, хорошей рекомендации Любаше от вас не получить? Тогда придется и мне внести ее в свой «чёрный список».
– Сделай милость! – сурово взглянула на него Софья Алексеевна. И вдруг, будто вспомнив о чём-то, с плохо скрытой тревогой спросила: – Кстати, где твоя жена? И где твой муж, Вера?
Вера, утомлённая недавней вспышкой гнева, безучастно ответила:
– Они пошли в беседку. Надя вдруг захотела прочитать Алексею свой последний перевод стихотворения какого-то зарубежного поэта.
И с той же презрительной интонацией, которая так часто проскальзывала в голосе её матери, когда та говорила о домработнице, она произнесла:
– Бедная сестрёнка! Она так и не смогла забыть своё детское увлечение поэзией.
Будто притаившаяся в траве змея, которая подкрадывается и кусает незаметно, Юрков, не желая оставаться в долгу, сделал вид, что поддержал её.
– Бедный Алексей! – сочувственно произнёс он. – Уверен, он сейчас мечтает только об одном – черпануть бортом и принять в свой трюм рюмашку водки. А вместо этого ему приходится выслушивать поэтические завывания моей женушки. Лично я скорее бы согласился пережить хуррикан в открытом море. А это ураган, сила ветра в котором достигает шестидесяти метров в секунду.
Софья Алексеевна заметно встревожилась.
– Вдвоём? В старой беседке? – проговорила она вполголоса. – Этого еще не доставало…
Неожиданно вдова закричала во всю силу своих могучих лёгких:
– Любаша!
Когда на её призыв никто не откликнулся, Софья Алексеевна возмущённо пробормотала:
– Да где же она?! Вот ещё беда на мою голову!
И снова рявкнула, как пароходная сирена:
– Любаша!
На этот раз её зов возымел действие. В дверях появилась та, кого Софья Алексеевна призывала. Во взгляде молодой женщины можно было прочитать недоумение, но она ничего не спрашивала, молча ожидая приказания.