Дюрок бросил короткий взгляд на врача, но его внимание уже вновь сосредоточилось на комнате.
– Что вы можете сказать? – его низкий голос прозвучал требовательно, нарушая напряжённую тишину.
– Пока всё указывает на самоубийство, – ответил врач, аккуратно снимая перчатки. – Узел был крепким, простыня привязана к балке без явных признаков вмешательства. Следов борьбы нет. Окончательные выводы можно будет сделать после вскрытия.
Инспектор ничего не ответил. Его взгляд задержался на лице художника. Что-то в этой сцене казалось ему неправильным, не хватало кусочка паззла.
Он обошёл кровать и остановился возле балки.
– Где она? – спросил он, не оборачиваясь.
– Вот, – Пьер указал на деревянную балку под потолком. Простыня была снята, но слабые следы остались, словно метки прошлого, не желающие исчезать.
Дюрок медленно осмотрел балку, задержавшись на месте, где был узел. Он провёл пальцем по дереву, затем слегка качнул головой, про себя подтверждая выводы.
– Вы упомянули, что дверь была заперта изнутри. Каково состояние замка?
– Замок в порядке, – отозвался Пьер. – Никаких признаков взлома.
Инспектор задумчиво кивнул, и его глаза вновь пробежались по комнате, в которой, казалось, всё жило своей тайной жизнью.
Дюрок задумчиво провёл рукой по подбородку, снова посмотрел на тело, затем на врача.
– Время смерти?
– Судя по состоянию ригидности, где-то от шести до восьми часов назад, – ответил врач. – Но, как я уже говорил, это пока только предварительные данные.
Дюрок кивнул, вновь обращая внимание на комнату. Его взгляд задержался на опрокинутом стуле у стены. Казалось, он посмотрел сюда неслучайно: положение ножек и наклон спинки намекали на неведомое действие, которое лишь угадывалось. Рядом валялась стопка бумаг, но их беспорядок выглядел почти упорядоченным – листы лежали так, словно кто-то специально разложил их, чтобы создать видимость хаоса.
Инспектор наклонился, поднял один из листов. Резкие линии, неясные силуэты, искажённые лица. Всё в рисунке излучало тревогу и хаос. Бумага сама пыталась говорить с ним, но словами, которые невозможно было понять.
– Это его работа? – спросил Дюрок, протягивая лист Пьеру.
– Да, инспектор. Леон был увлечён картиной в вестибюле. Он говорил, что она вдохновляет его.
Дюрок нахмурился, глядя на рисунок, словно пытаясь уловить его тайный смысл.