В горле сухо. Кажется, я кричала. Поднимаюсь с постели и иду на кухню попить. Волосы прилипают ко лбу, и я споласкиваю лицо в раковине. Руки сами тянутся к почти зажившим рубцам на бедрах, и я вздрагиваю. Они гладкие и немного выпирают. Надавливаю на шрамы, вспоминая, как мою кожу резал нож, и резко убираю руки от ног. Я должна вспоминать, что сон – лишь сон. Я в безопасности.
В окнах виднеются яркие огни Нью-Йорка. Несмотря на оживленный город за окном, мрачность заполняет все тело. Нью-Йорк сделал мне больно, но я чувствую, что я должна быть здесь. Это ощущение появилось недавно, когда началась учеба. Работа и занятия в университете пробудили во мне ту самую «рабочую» жилку Ван дер Мееров. Как бы я ни отстранялась от дел семья, кровь взяла надо мной верх. Я будто разделилась на две части: одна – привычная для меня Мередит – оставалась собой, любила готовить и веселиться с Маркусом, а вторая – новая девушка – начала строить бизнес-стратегии, учиться до посинения и читать не только романы, но и специальную литературу. Думаю, это тоже некое проявление посттравматического синдрома.
И я, и Маркус углубились в работу. И в себя. Остальной мир остается где-то далеко.
Ставлю стакан на подоконник, путаясь где-то в своих мыслях.
– Мер? – слышится голос Маркуса за спиной.
Отворачиваюсь от окна и вижу, как мой мужчина проходит в кухню из спальни. Маркус одет в ту же одежду, что и утром. Рубашка, брюки и пальто. В Нью-Йорке он стал носить классическую одежду, и я немного скучаю по его стилю горного мужчины. Плечи Маркуса часто вздымаются. Черт, кажется, я не услышала, как он пришел. Спальня пустая, в квартире тишина – он мог потерять меня и подумать не то. Маркус замирает, оглядывает меня, убеждаясь, что я в порядке. Мне становится стыдно, и я подхожу к любимому, кладу руки на его грудь, чувствуя, как бешено колотится его сердце. Поднимаюсь на цыпочки и нежно целую его в губы. Ритм в мужской груди слегка успокаивается, и я снимаю с него пальто, затем расстегиваю рубашку и прижимаюсь щекой к оголенной груди. Маркус обвивает мою талию огромными руками и стискивает едва ли не до боли.
– Прости, я не слышала, как ты вернулся, – шепчу я.
Его грубые руки забираются под мокрую футболку и замирают, нащупав холодную липкость. Он знает, что это значит.