Маленькая гостиная. Вдоль правой стены тянется длинный кожаный диван, над которым висит зеркало. На противоположной стене – огромный работающий телевизор, по которому идёт турецкая новостная программа. Небольшой обеденный стол, за которым могли бы уместиться только четыре человека, а напротив дивана – низкий журнальный столик. На нём мужчина заметил пустой графин и два стакана. Пепельница полна окурков, на тарелке – горка хвостов от хинкали, нож и две мельхиоровые вилки. На одиноком кресле, обитом красным бархатом, небрежно лежит скомканная зимняя куртка.
На диване гость замечает двух мужчин. Один из них, лет пятидесяти, выглядел так, будто давно не мылся, и не брился. Его лицо покрыто многодневной щетиной, а глаза закрыты, он тяжело храпел, запрокинув голову. Из его рта вырывались хриплые, клокочущие звуки, а рука безвольно свисала с дивана. Создавалось впечатление, что он мертвецки пьян и даже не осознает, что происходит вокруг.
Второй, намного моложе, сидел рядом с приятелем, его лицо было искажено смесью ужаса и отчаяния. Он нервно сжимал и разжимал кулаки, периодически проводя ладонями по коленям, словно пытаясь успокоиться. Его взгляд был прикован к экрану телевизора. Время от времени на экране появлялись вспышки и яркие кадры, усиливая его напряжение. Молодой мужчина истерично шептал что-то себе под нос, его голос срывался, а на лбу выступали капли пота. Он явно пребывал в панике, его движения были хаотичными и нервными. Храп его товарища становился всё громче, а дыхание – тяжелее.
Внезапно молодой мужчина, словно почувствовав опасность, повернул голову и заметил гостя. Его глаза расширились от ужаса, и он замер, не зная, что делать. Дыхание спёрло, а лицо стало бледным, как мел.
– Интересная программа, Амиран? – спросил его гость.
Амиран сполз с дивана, словно его тело вдруг лишилось костей. Он опустился перед гостем на колени и сдавленным от ужаса голосом произнёс:
– Грек, именем Господа, не убивай!
– Встань. Будь мужчиной, – с каменным спокойствием ответил гость.
– У меня сын. Мама сильно болеет. Ты ведь сам – отец, и у тебя тоже родители. Пощади!
– Ай, как вы мне нравитесь, разбойнички. Как безобразничать, так вас ничего не останавливает. А когда вас за шкирку берут, вы тут же скулите: «мама, дети, жена рожает». Самому не противно?