Встретив Дункана и Маргарет, Френсис на них накричал, велел принести себе умыться, и положить в спальню еще одно одеяло, потом передумал и решил, что одеял должно быть два. Когда Маргарет накормила его завтраком – яичницей с беконом – настроение немного улучшилось. К чаю была какая-то пошлая деревенская выпечка, которую Френсис терпеть не мог, потому как знал вкус тех настоящих кондитерских шедевров, которые в Париже продавались на каждом углу.
После завтрака Френсис разделил деньги между слугами и собой и отправил их пешком в деревню Шамбелли. В деревне Маргарет должна была нанять женщин для уборки дома, а Дункан сторговать для лорда верховую лошадь. Сбруя и все необходимое имелось в поместье – лошадей брали в наем каждое лето.
Оставшись совершенно один в огромном аббатстве, Френсис впал в черную, как воды Лох-Киндар, меланхолию. Он бродил по коридорам, заглядывал комнаты, казалось вот-вот должно произойти какое-то чудо из тех, которые обычно случается в глухих замках, хранящих кровавые тайны эпохи Реформации и войн короля Карла с Парламентом. Но, нет, никакого призрака или чего-то в этом роде не появилось. Френсис лишь убедился как много в Дандренане работы и как много рухляди, которая ничего не стоит. Это было обидно. Он радел за дело семьи и понимал, что здесь ему не удастся его поправить. Его с самого детства посвящали в семейные дела, которые заменяли для него те проблемы и заботы, которые обычно терзают детей в отрочестве и юности. Он почти не общался со сверстниками, а все больше со взрослыми. Давно прошли те времена, когда его привозили поиграть с детьми других лордов. После каждой такой поездки он напрочь отказывался когда либо снова бывать у этих господ, пока, наконец, не осталось никого, кто приглашал бы Максвеллов и к кому Френсис готов был ездить. Одним словом детства у Френсиса не было, была только жизнь – в Монтрё, в Венеции, Флоренции, Неаполе, в Париже и Риме. Вот где, оказывается, Максвеллы спустили всё своё состояние.
Пришел пастор местной англиканской церкви, располагавшейся на территории поместья. Это был сухой и жестокий пуританский инквизитор, который за неимением возможности вырывать ногти еретикам-папистам и сжигать их на кострах, до смерти запорол и заморил голодом половину из дюжины своих детей, а после недавнего закона Форстера и Гладстона о всеобщем начальном образовании в каждодневное ведение этого страшного человека были отданы все дети деревни. Максвеллы терпеть его не могли, а Френсис так и вообще его боялся в прежние годы, поэтому пастора никогда не приглашали в господские покои, отчего лорды и прослыли в округе безбожниками (хвала Господу, не колдунами). Пастор отвечал им взаимностью: мальчишку он презирал даже более, чем его мать – французскую блудницу. Только викторианское фарисейство, цепкое как когти Святой Палаты, заставили пастора придти теперь и засвидетельствовать молодому лорду Максвеллу почтение всего прихода. По обычаю манора прихожане обладали правом сервитута на располагавшиеся в Дандренанском аббатстве приходскую церковь и кладбище. На кладбище же располагался и склеп Максвеллов, в котором были захоронены 5 поколений предков Френсиса. Пять еще более древних поколений были захоронены в склепе замка Кэрлаверок на другой стороне реки Нит.