Косметикой Аля не пользовалась, да и
мороженого не хотела. Зато ей стало любопытно. «А не посмотреть ли
на педофила?» Она моргнула пару раз, взяла холодный ключ за
нарядное ушко, и со скрипом повернула.
В коридор ворвался шум дождя, а на
пороге никого не было. Аля выглянула наружу и повертела головой.
Так и есть. Никого. Показалось.
– Синельникова! – раздалось сзади. –
Ты что там делаешь?
К ней быстро шла Леся Петровна,
дежурный воспитатель.
– Стучали, – виновато пояснила Аля. –
Показалось.
– Марш в свою комнату! Не хватало мне
ещё тебя ловить!
Аля потянула на себя тяжелую дверь и
с силой захлопнула.
– Ай! – взвизгнула дверь вместе с
хлопком, словно кошке хвост прищемили.
Шум дождя стих. Аля подпрыгнула и
снова оглянулась, но коридор был пуст, а Леся Петровна уже успела
положить в карман ключ и теперь тянула за руку. От неё пахло
ванилью и кофе, видимо, ужинала с напарницей. В комнату Але
возвращаться не хотелось.
– А можно я в холле постою? –
спросила она. – Мне тут нравится, тут тихо.
Воспитательница остановилась.
– А что ты тут делаешь, вообще? –
спросила она подозрительно. – С девочками поругалась?
– Нет, я никогда не ругаюсь, –
ответила Аля. – Я в окно смотрю и думаю.
Леся Петровна хмуро рассматривала
девочку и тоже о чём-то думала.
– Есть хочешь? – спросила она,
наконец. – Печенья хочешь?
– Нет, – покачала головой Аля.
– Ну, постой, если хочешь, немного, –
согласилась воспитательница. – Всё равно я скоро приду выключить
свет.
Она ушла в комнату дежурной, и Аля
вернулась к своему окну. Соцветие на стекле исчезло. Вот бы так же
интернат исчез! Дома было куда лучше, хоть не так чисто. И еды
намного меньше. Но там был дом. И мама. Хоть бы приехала, привезла
чего-то вкусного. Может, всё-таки взять печенья у воспиталок?
Аля подошла к комнате дежурной и даже
взялась за выпуклую ручку, но тут же отдёрнула ладонь, словно
обожглась.
– Ничего Алиса не знает, – говорила в
комнате Леся Петровна. – Кто же такое ребёнку скажет.
– Видимо, чувствует, – произнесла
вторая воспитательница, Татьяна Романовна. – А что, никакой
надежды?
– Да какая надежда при циррозе? Это
почти как рак. Спилась и сгорела, счёт на дни идёт.
– А молодая мать-то?
– Не знаю.
Звякнула ложка. Аля замерла, как
пойманный птенец, и сердце у неё в груди оборвалось и замерло.
– А подлей мне ещё кипятка? –
попросила Татьяна. – Такая спокойная девочка. Жалко ребёнка. И
взрослая не по годам, словно ей не тринадцать лет, а двадцать
пять.